Дон Боррзини - Забег

Боже мой! Никогда не думал, что докачусь до подобного. Купить час любви! Или два. Офигеть… А они тогда – там был еще задействован Погранец, коллега так сказать – оторвались по-полной. К утру умудрились потеряться и приехали порознь. Меня душил смех и корежил хохот, когда Длинный кричал: «Хочу негритоску!» Но это отдельная история. Одним словом, – Длинный тогда нагулялся, а я – нет. Хотя сейчас мне было не до воспоминаний о том, что случилось два дня назад. Плевать на всё. Я должен вырваться. Дикий темп города сломал меня. Нужна была какая-то отдушина.

Но одному ехать не хотелось. Пришлось пойти на хитрость: «Собирайся, Михальсон звонил. Перекусим, потом заедем к нему, ну а там…» – «К нему?! Легко!» Этот Михальсон – из местных. Упакованный, циничный. Дитя мегаполиса со всеми вытекающими. Нас он ценил за наши руки и умение выживать в этом необычном городе. Мы ценили его за то, что он запросто общался с нами. Не заносился. Помогал советами. Иногда деньгами. И собирался, в благолепной перспективе, стать одним из нас, – примкнуть, так сказать, к «солдатам удачи». Михальсон, – жирная наживка для Длинного, я лично не хотел к нему. Но знал, что товарищ мой сразу же клюнет. Вообще-то мы ехали, как думалось, лишь «выпить по чуть-чуть». Но всё начинается с малого.

Длинный при росте за два метра выглядит молоденьким симпатичным мальчиком, а когда выпьет – ну как телёнок! Вот какая ни подойдёт – он за ней и увяжется, верёвочки не нужно. Поэтому на рослого симпатягу вешались все подряд. Иногда, мне кажется, просто для того, чтобы засветиться с ним и потом рассказывать: «Ах, с каким я парнем переспала!» Наверное, ей, такой, завидовали. Да и Удаву (иногда его звали Удавом) льстило внимание девочек, что и говорить.

Мой напарник быстро собрался, и мы вышли на улицу. Осень в большом городе, как и везде, нагнетает грусть-тоску. Было ветрено, пыльно, природа холодно примеряла зимние наряды. Таксист – как обычно, кто-то из азиатских земель – смуглый, и как бы неприсутствующий. Просто в машине играла музыка и голос с акцентом спросил:

– Куда едьим? (Это донеслось как из пустоты).

– В ресторан. Ближайший.

Кто знает, может быть, мне просто хотелось напиться. Холод ночи благоприятствовал. Водка сглаживает неровности жизни. Начинается совсем другая игра. Я принимал её правила. Где-то недалеко ненавязчиво шумела трасса, машинное радио пело о любви, казалось, ещё немного, – и я погружусь в нирвану. Туда, где рушатся законы, принципы. Где стираются грани времени и приличий. Где не нужно думать о хлебе насущном.

В полупустом заведении практически не было мужчин. Какая-то женская компания отмечала юбилей или день рождения. Мы сразу забраковали присутствующих дам. Оно и понятно – алкоголь ещё не расплавил мозги, когда под давлением химических процессов приходишь к умозаключению в духе полового конформизма: «Не бывает некрасивых женщин…» Хотя прочая обстановка выглядела вполне достойно: столы накрыты скатертью, посуда расставлена, приборы аккуратно разложены.

Зато куда как привлекательнее смотрелась администратор в обтягивающих знойную попу леггинсах. Грудь её приветливо выпирала в пользу клиентов, а на милой мордашке читалась живейшая забота о ближнем. Она одна всецело могла восполнить сегодняшнюю пустоту зала. Предложить ей, что ли, поехать куда-нибудь в ночь? Но как, каким образом, да и, – прилично ли это?! Потом, – те быкоподобные верзилы у входа, – как они отреагируют на нестандартную оферту? И, вдобавок ко всему, милашка знала меня как постоянного посетителя, оставляющего чаевые и ведущего себя достойно. Как я мог испортить мнение о себе?!

Но водка крепко быстро расставляла всё по своим местам, определяла возможные приоритеты.

– Хватит сиськи мять, – бросил после нескольких возлияний мой товарищ, – Продолжим в стрип-клубе.

– Что? Да там те же тёлки, что и везде, только раздетые. Девчонка будет уговаривать тебя оплатить приват-танец, останется в полном неглиже, но трахнуть её ты не имеешь права! (Меня возмущает такое швыряние денег на ветер. Потом, Длинный всегда теряет голову при виде обнаженной натуры. Дурость какая-то).

– Не только. Они еще в обалденных туфлях на высоченной платформе с безумно высокой тонкой шпилькой!

– Ну-ну.

Я колебался. Мне никогда не нравились подобные мероприятия. Да, классно: стриптизерша чудно пахнет, сядет тебе на колени, покажет всё, что захочешь, даст себя потрогать. Заберёт деньги, скажет спасибо, и свалит. Ещё одного лоха развели! Меня бесила такая безответственная недозволенность. Платишь деньги, а, по сути, в определенном разрезе, ничего не имеешь.

– Хочу туда, где голые женские титьки! – упрямо твердил мой друг. Сколько помню, ему, пьяному, требуются сиськи, или шлюха, или, на худой конец, порнуха, – может впялиться в монитор и часами потреблять виртуал.

Мы налили ещё водки. Подошла администратор. Грудь из выреза платья буквально вываливалась, словно просила: разомните же мои соски. А глаза… Казалось, в них застыла мольба: трахните меня, прямо здесь, поскорее! (Будь я моложе, то рискнул бы, честное слово. Хотя, наверное, всё дело в цене вопроса, возраст тут ни при чем?)

– Как вам у нас? – улыбнулась, показав ровные задорные зубки, наклонила голову. Прядь тёмно-русых волос упала в сторону наклона. Глаза призывно светились. Мне сразу захотелось выбежать на улицу, стащить с неба луну, и подарить ей в надежде на то, что она это заценит.

«Офигительно, – хотел сказать я. – Спасибо, всё хорошо. Вы, как всегда, очаровательны, и здесь всегда замечательно, правда…»

«Ха, – смеялся Длинный, толкая меня своей дланью, глядя ей вслед. – Хорошая знакомая?» – «С ума сошел? Это же администратор». – «Нет, ну она так на тебя смотрела. И ты на нее. Нормальная девчонка. Сисястая до невозможности. И фигура – отпад! Нехило было бы согнуть ее где-нибудь в полевых условиях, чтобы груди грюкнулись на стойку, как два арбуза». Я пребывал в удаленных мирах. Тонкие комментарии Удава доходили сквозь пелену расстояния, времени.

– Нет, ну у вас прямо какой-то контакт. Вот я и подумал…

– Может, мы встречались где-то в другой жизни, – пробормотал я что-то невразумительно банальное. Наблюдая, как она, обходя столы, кому-то кивая и улыбаясь, начертала прелестными ножками по залу витиеватый вензель и медленно растворялась в коридорах.

– —

* – окказионализм, здесь, – нечто, напоминающее растительные формы.

Стильная девочка. Девчонка. Оревуар, мадемуазель*, вив ля Франс. Как же ее, милашку-то, зовут? Изумруд в полутьме растоптанных ресторанных переходов. Как же, как?.. Жанна! Точно, ее зовут Жанна, она тут недавно. Но, сдается, давно? Сидящий внутри меня непризнанный паэт срочно попытался запихнуть в ее корсет стихотворную купюру: