Изабель Лосада - В поисках Совершенства

Я сдавала комнаты в доме, чтобы заработать денег. Эти невинные люди приезжали обычно с каких-то задворков планеты и обнаруживали, что я категорически намерена преподать им несколько уроков английского и до изнеможения затаскать по всевозможным общественным мероприятиям. Дом находился в перманентном состоянии первородного хаоса. Я пребывала в твердом убеждении, что людям, которым удается содержать свои дома в чистоте, попросту нечем заняться, и я помню, что большую часть своего времени тратила на то, чтобы убедить этого мужчину в тапочках делать что-то вопреки его желаниям и исследовать совершенно не интересующие его области знания. Со всей искренностью я пыталась изменить его, но, разумеется, не называла это так. Думаю, я предпочитала говорить, что «вытаскиваю его из рутины», а то и, несмотря на то, что он был на девять лет старше меня, «помогаю ему».

Вы можете подумать, что у него возникло желание уйти от меня. Но он переоценил свои возможности. Он женился на мне. Полагаю, он надеялся, что я хоть немного остепенюсь и у меня появится тяга к гладильной доске, но ничего не получилось. У него ушло еще пять лет на то, чтобы, наконец, найти ту, в чьем обществе он смог бы насладиться простой удовлетворенностью. Он бросил меня с дочкой двух с половиной лет на руках. Все явно шло не так, как планировалось.

Я помогала работе местного детсада на общественных началах и учила свою дочку вместе с остальными карапузами петь и быть непоседами. Я любила ее до безумия, так сильно, что отказалась от девяноста восьми процентов ролей, которые мне предлагали в те времена. В один прекрасный день мой агент сдался:

– Простите, Изабель, но вы уже попросту нерентабельны. Вам остается либо тринадцатисерийный игровой сериал для «Би-Би-Си», либо ничего. – Я было взялась за тринадцатисерийный сериал, но вместо него она предложила мне то самое «ничего»: – Для вас невозможно найти работу. Я удаляю вас из базы данных.

Итак, я оказалась матерью-одиночкой, без семьи, без работы и без денег, проводившей вечера дома. Мне было двадцать шесть. Когда дочка пошла в школу, я слонялась по дому, ощущая себя крайне никчемной. Я знала, что должна чем-то заняться, поэтому занялась сном. Я безнадежно влипла. Люди говорили мне, что перемены неизбежны. Они лгали. Все оставалось, как было. Прошли месяцы (а может быть годы?).

Наверное, я занималась стиркой, как и все. И трепалась с почтальоном, молочником и соседями. Я косила траву на лужайке. Я кормила кошку. Я даже протирала пыль. Постояльцы въезжали и выезжали. В конце концов, я превратилась в одну из тех, у кого в доме царит чистота.

У меня не хватило решимости вернуться к актерскому ремеслу, не имея агента, а ничего другого я не умела. Годы классов актерского мастерства означали, что профессионально я могу только танцевать чечетку. Поэтому я ждала – не знаю уж, чего именно. С календаря, грубо насмехаясь надо мной, летели листы: «Прошел еще один день. Прошел еще один день». А я смотрела на него и вопрошала: «И что?» Ничего не менялось. Я отнюдь не была первой в списке претендентов на божественное вмешательство в свою жизнь и мрачно ожидала того дня, когда мне придется жить на пенсию.

Но божественное вмешательство случилось. Улыбчивая самодостаточная подруга из актерской школы промелькнула в моей жизни, чтобы сообщить, что я иду в никуда и что мне следует сходить на курсы, чтобы привести жизнь в порядок. Ее карьера была вызывающе успешной. Она сказала, что я «загниваю».

– Ты на сто процентов несешь ответственность за то, что происходит в твоей жизни. – Она сверкнула одной из своих улыбочек «я-пользуюсь-Маклинзом». Я не сварила ей чашку кофе без кофеина. Я не пошла на ее курсы. Я ее проигнорировала.

Она купила мне кухонное полотенце с вызывающей надписью «Выбирайте свою рутину осмотрительно – вы можете оказаться в ней надолго!» Она знала, что, вместо того, чтобы оставить посуду на сушилке, я предпочитаю ее вытереть. И все равно я ее проигнорировала. Я подумала, что, может быть, поступление в университет и получение ученой степени – не такая уж плохая идея. Через три года я повысила квалификацию и продолжила сидеть в болоте.

– Ты получаешь такую жизнь, к которой стремишься, потому что создаешь ее своими руками, – продолжала Фиона, лишь ненадолго прервавшись за эти три года, чтобы дать мне отсидеть экзамен. – Приходи и послушай семинар, это поможет тебе вернуть жизнь в нормальное русло.

Семинар о жизни? Мое сопротивление было немыслимым. Это наверняка была какая-то секта.

– Тренинг не имеет отношения к религии, – настаивала она. У меня постепенно заканчивались поводы для отказа. Университет был оригинальным ходом, но это не помогло. Но семинары проводили американцы. Совершенно очевидно, что любые идеи, возникшие на лоне калифорнийской природы, вызывают серьезные сомнения. Мне совершенно не нужно было знать, о чем идет речь.

– Боязнь проверки? – съязвила она. – Я была о тебе лучшего мнения. И вообще, что ты теряешь?

Мне ничего не пришло в голову. Она была изнуряюще настойчива.

– Изабель, сходи на Семинар Озарения. Если тебе не понравится, ты в любой момент сможешь уйти.

Итак, она победила. Возможно, они и скажут пару-тройку вещей, которые могут показаться полезными. Я их выслушаю, а остальное пропущу мимо ушей. Я была твердо убеждена, что не позволю каким-то улыбающимся американцам с классными досками учить меня жить. В конце концов, у меня была ученая степень. Мне ничего не стоило победить этих ребят в умственном поединке.

Но мой первый семинар вела женщина. И у нее не было классной доски.

Они дают вам ярлычок, на котором крупными заглавными буквами написано ваше имя, и настаивают на том, чтобы вы его носили. Это несколько действовало на нервы, потому что ко мне подошел совершенно незнакомый человек и сказал:

– Так ты, значит, Изабель?

На что я ничтоже сумняшеся смогла ответить:

– Да, а ты – Том.

Саморазоблачение – это нечто потрясающее.

Я приехала в отель в северной части Лондона, где меня привели в огромный конференц-зал с отвратительным ковром и отвратительными гардинами на окнах. Общее впечатление он создавал... ну, отвратительное. Я недоумевала, во что, в конце-то концов, меня пытаются втянуть. В зале было порядка сотни человек всех мыслимых возрастов, габаритов и классов: пожилые матроны и хипповатые двадцати-с-чем-то-летние ребята, «господа из Сити» в костюмах и подозрительного вида потрепанные типы, смотревшие, как если бы на них можно было бы рассчитывать как на местный источник чего-то интересного. Хорошие, плохие и уродливые – все они носили таблички с именами. Я узнала, что курс проходили Джон Клиз, Джанет Реджер, Теренс Стемп и Бернард Левин, но неделя, которую выбрала я, очевидно, не заинтересовала никого из знаменитостей. Досадно. Я была бы безумно рада сидеть рядом с Теренсом Стемпом.

Читать дальше