Сара Хогл - Застенчивость в квадрате

– По большей части, – наконец отвечаю я. Не собираюсь даже пробовать объяснять ситуацию с наследством – она предложит отвести его в суд, а Вайолет этого бы не хотела.

– Полагаю, мне ничего не оставили? – Она пытается замаскировать надежду под легкомысленный вопрос, но мы же выросли вместе. Я знаю Джули лучше кого бы то ни было.

– Нет. Мне жаль.

– Жаль? Ха! Не стоит жалеть меня, спасибо большое. – Она снова начинает говорить быстрее, как-то взвинченно. – Не место, а какая-то дыра. Если бы Вайолет оставила дом мне, я бы уж точно не захотела с этим всем связываться. Нет уж, спасибо.

Мне столько всего хочется на это ответить. Раз это дыра, что ж она оставляла меня там на лето? Да и «дырой» поместье совершенно точно никогда нельзя было назвать. Я знаю, что не придумала себе, каким прекрасным и аккуратным оно однажды было. И не забыла, как мама, когда мне было десять, умоляла пустить ее пожить там тоже. Она привезла меня в поместье, но Вайолет ее даже на порог не пустила, помня, как у мамы в детском возрасте была склонность набивать карманы при каждом таком визите.

– Без обид, но в городе лучше, – говорит тем временем мама. – А в этом твоем… как там название этой непонятной деревушки? Там ничего нет. Тебе обязательно нужно переехать жить сюда. Я могу помочь найти квартиру! Поедем осматривать места и будем шататься по магазинам, пока не свалимся с ног, с кредитной карточкой Алессандро, разумеется. – «Алессандро» она произносит грассируя.

– Может, и приеду в гости.

Десять секунд неловкого молчания подтверждают, что и этот звонок ничем не отличается от любого другого, в котором она соловьем заливается о том, как хочет меня видеть, но тут же останавливается, стоит начать действительно что-то планировать.

– Мне пора, – шепчет она. – Алессандро пришел.

На заднем плане слышатся крики, и она кладет трубку, не услышав моего ответа.

Я никогда не встречалась с Алессандро лично. Мама даже на звонки мои при нем обычно не отвечает, потому что «он не любит детей, даже взрослых». Вот почему она месяцами скрывала от него то, что у нее есть дочь. Я – рудимент ее старой жизни, от которой Джули всеми силами старалась откреститься. С самого начала она, хотя и любила меня, стремилась как можно быстрее перерасти свою роль матери.

Не то чтобы у нас всегда все было плохо, просто хорошие моменты, если так вспомнить, были скорее грустными. Мэйбелл-подросток отчаянно цеплялась за самые простые мимолетные случаи отношений мама-дочка – те минуты, когда она чувствовала тепло, которое придавало воспоминаниям нежность, хотя всем остальным они показались бы тоскливыми. Тяжело, когда сама твоя природа умоляет любой ценой избегать страданий, и в то же время у тебя всегда душа нараспашку.

От грохота бросаемых в контейнер ящиков я подскакиваю и вновь сосредотачиваюсь на Уэсли. Делить дом с незнакомцем, которому ты не нравишься, – как удар под дых: либо я с ним договариваюсь, либо лишаюсь дома. Опять. По крайней мере не расшаркиваюсь и не подлизываюсь к нему – хоть этого унижения удалось избежать, так как фиаско с Джеком оставило неприятное послевкусие, и заслуживает того Уэсли или нет, но распространяется оно на всех, кто похож на Джека. Я смотрю на него и не слышу, как ангелы перебирают струны арфы. Не чувствую ничего, похожего на любовь – просто хочу отвесить хорошего тумака. Приятный сюрприз с точки зрения личностного роста.

– Как мы будем жить вместе? – громко окликаю его я.

Уэсли дергается.

– Что?

– Как это работает? – Снова пытаюсь вызвать в себе Властную Мэйбелл и упираю руки в боки. – Мне достается первый этаж, тебе – второй?

Я говорю несерьезно, во всяком случае, мне так кажется, но он только пожимает плечами:

– Давай так.

– А кто получит третий этаж? – Это скорее чердак, и ремонт там не закончен, но все равно жилплощадь, на которую можно претендовать.

Еще одно пожатие плечами:

– Привидения?

И снова уходит. И что мне делать – не могу же я пришпилить его к одному месту, хоть ты тресни. Отлично! Все отлично. Можно начать новую жизнь и без него – мне не нужно его мнение или помощь. У меня с детства почти ничего не было, зато я умею приспосабливаться и, что важнее, помню, какими «Падающие звезды» были прекрасными. И я помогу им вернуть прежнее великолепие.

Неожиданно понимаю, что так и не поблагодарила Уэсли за приют в его коттедже. Или, может, у меня есть право и так, раз уж я получила половину всего. «Слишком нагло», – предупреждаю я себя.

Уже открываю рот, собираясь сказать спасибо, но он неожиданно произносит:

– Дом всегда был серым.

Закрываю рот, поджимаю губы. А он после этой фразы снова вычеркивает меня из своего поля зрения, для него я ничуть не интереснее мебели, которую нужно положить в кучки «оставить», «отдать» или «выбросить».

– Я же не выдумала про розовый, – пыхчу я, догоняя его. – Не выдумала. – Иду сразу в холл, где тропинка становится все шире (должна признать, в основном его усилиями, потому что я слишком занята обновлением гардероба на лужайке), подхватываю сломанную микроволновку и тут же выхожу.

Уэсли качает головой. Что-то бормочет.

Я не обращаю на него внимания, и это придает сил. Дружить вовсе не обязательно. Мы просто будем жить вместе, это же ничего не значит. И какие-то приятельские отношения ни к чему.

Бормотание Уэсли становится громче, достаточно, чтобы можно было различить одно слово:

– Стой.

Останавливаюсь, но только потому, что он застал меня врасплох.

– Что?

Хмурится и кидает мне… шлем? Мне?

– Э-э-э… – Поднимаю на него недоумевающий взгляд, но он отворачивается, будто не выдерживает зрительного контакта. Для Уэсли я – самозванка, захватившая его ставшую реальной мечту, неудобство даже побольше, чем разбитые окна, вред от воды и проваливающийся пол, вместе взятые. – У меня нет велосипеда.

Может, в доме есть. Хотя, знаете, это я Вайолет недооцениваю. Тут наверняка их не меньше десяти.

– Если ты собираешься туда, – указывает на дом он, сжав зубы и сдвинув брови так, что они образуют одну прямую линию, – тебе нужна защита. Там опасно.

– Но ты же без шлема.

Он смотрит еще сердитее. Затем швыряет туалетное зеркало в мусорку с ненужной силой – жест, может, и не задумывавшийся как угроза, но воспринятый именно так.

– Хорошо, хорошо, – сдаюсь я, поднимая руки вверх. Надеваю и застегиваю шлем. И думаю: как обидно, что нам необязательно быть друзьями.

Для того, кому мое присутствие крайне не нравится, Уэсли слишком любит путаться у меня под ногами.

На дворе шестое апреля, и я уже на пределе, струны сердца растянуты так, что потеряли всю эластичность на эмоциональных качелях открытий и потерь, которые приносит каждый день работы в особняке. Вместо меня остался искрящийся, дымящийся клубок оголенных проводов.