Ирина Леонтьева - Ветер с Севера

Герцогиня украдкой вздохнула и резко дернула головой, когда причесывавшая ее фрейлина уж слишком сильно потянула прядь.

– Простите, ваше высочество, – поспешила извиниться та.

С трудом дождавшись, когда девушки закончат, Ретта сделала нетерпеливый жест, приказывая убираться вон, и те проворно ретировались, плотно прикрыв за собой дверь.

Всего два дня. Уже послезавтра ей предстоит направиться навстречу новой жизни. А готова ли она? Конечно, нет.

Алеретт подошла к распахнутому окну и долго смотрела, как в гавань входят вотростенские фраггаты. Всего только два, и этого более чем достаточно. Ни один пиратский корабль из тех, что шныряют во Внешнем море, не рискнет приблизиться к судам северян.

На улицах возникло было некоторое оживление, но потом резко схлынуло. Видимо, люди, опасаясь нечаянно навлечь гнев Бардульва, предпочли убраться подобру-поздорову, просто на всякий случай. Что ж, их можно понять – война закончилась совсем недавно, всего несколько дней назад, и впечатления были еще свежи.

В дверь постучали, и Ретта со вздохом отошла от окна.

– Войдите! – пригласила она.

Дверь отворилась, и в комнату вошел отец.

– Здравствуй, девочка, – заговорил он тихо, избегая при этом смотреть в глаза. – Как ты?

На герцога было больно глядеть. До недавних пор красивый и моложавый, он резко постарел за последнее время, а в глазах застыли тоска и печаль.

Пару мгновений Ретта молчала. Она не знала, о чем ей следует говорить с отцом.

– Уже в порядке, – наконец ответила она. – Болезнь отступает.

– Ну вот и славно.

И снова повисло неловкое, скупое молчание. По-видимому, не только дочь, но и ее отец никак не могли подобрать слов. Все было сказано еще в тот роковой для них обоих вечер. И что добавишь? Взывать к дочерней любви бесполезно – той семьи больше нет. Наконец Ретта просто подошла к отцу и крепко обняла, положив голову ему на плечо. Он стиснул ее в ответ и тяжело вздохнул:

– Прости меня, если сможешь. Наверное, я все же был не слишком хорошим отцом, хотя, видят боги, я очень старался.

– Все в порядке, папа, – сказала она и улыбнулась искренне, хотя и слабо, – никто не мог бы сделать для нас с братом больше тебя.

Она сели на диван и долгое время молчали, размышляя каждый о своем. Слова явно были бы лишними и пустыми. Однако и эти объятия, и общие, весьма нелегкие думы казались исполненными глубочайшего смысла и самого оживленного, искреннего общения.

Когда солнце перевалило зенит, вошла Бериса, и герцог встал:

– Меня ждут дела. Не буду больше отнимать у тебя время. Надеюсь, мы еще увидимся до отъезда.

– До свидания, папа.

Они вновь сердечно обнялись, и герцог вышел, а Ретта, проводив его взглядом, направилась к шкафу. Надо было все же отобрать платья.

А кроме одежды их ждали еще необходимые мелочи и, самое главное, целительские принадлежности Ретты. То, с чем она не согласилась бы расстаться ни при каких обстоятельствах. Предоставив няне укладывать в сундук яркие, по-южному изящные наряды, герцогиня лично взялась упаковать каждый инструмент, каждую хрупкую керамическую баночку, дабы корабельная качка впоследствии не повредила их.

А еще не следовало забывать о лютне и книгах. То, без чего она предпочла бы не покидать отчий дом.

Сундуки с вещами слуги унесли еще утром. Ретта в последний раз оглядела покои, проверяя, все ли необходимое взяла с собой. Кажется, ничего не забыла, включая небольшую коленную арфу, а также медальон с портретами родителей.

«Интересно, как сейчас выглядит Теональд?» – подумала вдруг она.

Последний раз Ретта виделась с младшим братом давно, больше трех лет назад, и теперь он уже отнюдь не ребенок, но юноша. Почти мужчина.

«Может быть, потом, когда обустроюсь на новом месте, попросить брата прислать портрет?»

Но это все, конечно же, будет потом.

А пока она смотрела, как солнечный зайчик играет, отражаясь от зеркала, как весело кружатся в луче света крохотные пылинки, и думала о том, что больше никогда, совсем никогда не увидит родного дома. И хотя она всегда знала, что этот грустный день однажды наступит, все же мысль оказалась неожиданно тяжела.

За спиной всхлипнула одна из фрейлин, и Ретта, обернувшись, подошла к девушке и обняла ее.

– Прощайте, госпожа, – загомонили вдруг разом все остальные.

– Вспоминайте нас!

– Счастья вам, ваше высочество!

– Мы будем молиться за вас!

Подошла Бериса и взяла в руки целительский сундучок воспитанницы. На дворцовой площади забили барабаны, запели трубы, и толпа, собравшаяся, чтобы проводить герцогиню, вдруг зашумела, разразившись выкриками.

– Пора, – спокойно и отстраненно объявила Алеретт непонятно кому, словно все происходило теперь не с ней, а с кем-то другим.

Может быть, с какой-нибудь другой Реттой? Или это она сама смогла неведомым образом покинуть тело и теперь со стороны наблюдает, как герцогиня, подобрав юбки и распрямив плечи, выходит из покоев и спускается вниз по широкой, украшенной живою листвою и мраморными цветами лестнице?

Солнечный луч ударил прямо в глаза. Ретта неловко моргнула и огляделась по сторонам. На лицах безмолвно взиравших на происходящее мужчин читалось отчаяние, женщины тихонько плакали, прикрывая глаза уголками шалей, а дети застыли крохотными неподвижными изваяниями, еще плохо понимая, по-видимому, что же делается вокруг.

Вновь забили торжественный марш барабаны, стоявшие на карауле гвардейцы сделали шаг вперед, и герцог Рамиэль, терпеливо ожидавший неподалеку, подал руку, намереваясь сопроводить дочь на корабль.

Ретта украдкой пожала ладонь отца. Серьезные статс-дамы, надевшие по такому случаю свои лучшие украшения, важно выстроились позади в соответствии с заслугами мужей и собственным возрастом, и торжественная процессия тронулась в сторону гавани.

К счастью, идти им предстояло не слишком долго, однако герцогиня все равно старалась как можно реже оглядываться по сторонам. Меньше всего она хотела запомнить город в его нынешнем состоянии – разрушенным и убогим. И хотя тела с обочин уже успели убрать, а грязь вымести, разбитые дороги и стены спрятать было куда тяжелее.

По мере приближения к причалу толпа редела, но самые смелые и настойчивые долго еще махали ей руками и платками вслед, выкрикивая добрые пожелания и навсегда прощаясь.

Ни роз, ни лент, ни витых арок на их пути, само собой, не было. Как отличался ее отъезд от прибытия в Эссу много лет назад ее матери Исалины! Тогда три дня подряд длился праздник, а народ угощали за счет казны, не считая расходов.

«Но в то время и обстоятельства были другие, – одернула сама себя Ретта. – Да и проводы – повод куда менее радостный».