Ирина Леонтьева - Ветер с Севера

Ретта улыбнулась воспоминаниям и, не желая огорчать маму, пусть даже и оставившую этот мир, вернулась в постель.

Скоро ей удалось забыться тяжелым, беспокойным сном. Снились ей бои, чьи-то гневные крики и пронзительно-зеленые кошачьи глаза на мужском лице. И Ретта никак не могла понять, что же эти видения означают.

Утро началось для нее, как всегда, с первыми лучами рассвета. Распахнув глаза, Ретта позвонила в колокольчик и отрывисто бросила пришедшим на зов заспанным фрейлинам:

– Одеваться.

Те послушно полезли в шкаф.

– Вы сегодня снова пойдете в госпиталь, ваше высочество?

– Да.

Девушка постарше извлекла рабочий наряд Ретты – зеленое хлопковое платье. Вторая заплела волосы госпожи в тугую толстую косу и уложила их венцом.

– Можете идти, – отпустила их герцогиня, когда с утренним туалетом было покончено.

Девушки сделали реверанс и безмолвно испарились.

Встающее из-за крыш золотистое солнце силилось разогнать густой туман. Корабли Вотростена все так же покачивались на рейде, и Ретта подумала, что пора бы уже отцу дать знать, как у него дела и как продвигаются переговоры на флагмане северян. Само собой, Бардульв обещал безопасность герцогу, но все же война еще не закончилась, а потому Ретта допускала любой теоретически возможный вариант развития событий.

Внизу под окнами раздались резкие, отрывистые команды и топот ног – это как раз сменился караул.

Дверь распахнулась, и в покои герцогини вошел гвардеец. Коротко кивнув ему в знак приветствия, та взяла сундучок со снадобьями и первая покинула комнату. Страж направился вслед за ней.

Фрейлин герцогиня с собой в госпиталь никогда не брала. Их глупые охи, закатывания глаз и демонстративные обмороки раздражали Ретту и отвлекали от работы лекарей, у которых, без сомнения, было более важное и нужное занятие, чем хлопотать над балованными девицами.

Убиравшиеся во дворце в столь ранний час служанки приветствовали госпожу глубокими реверансами. Та любезно здоровалась с каждой девушкой, и они в ответ желали ей доброго дня.

Впрочем, мог ли день на войне быть добрым? Философский вопрос, и в иное время Ретта охотно бы его обсудила. Вероятно, да, если считать хорошим день без десятков и сотен новых раненых. День, когда стоны пациентов будут раздаваться не так громко, как прежде.

Дар или проклятие? Ретта с детства чувствовала души и боль людей, и ей было почти физически тяжело видеть, как умирает какой-нибудь парень с чистым, на редкость добрым сердцем, еще совсем молодой. Он мог бы жить долго и счастливо, встретить любимую и родить детей. Но, конечно, уже не встретит, умерев в тяжелой атмосфере и зловонии городского госпиталя. И такое случалось практически ежедневно. И она ничего, абсолютно ничего не могла со всем этим поделать, несмотря на свое высокое положение – только немного, в меру собственных возможностей, облегчить страдания. И она приходила в госпиталь снова и снова, проводя там дни напролет, с раннего утра и до позднего вечера. Рамиэль подобных занятий дочери, разумеется, не одобрял, но Ретта не обращала на его ворчание никакого внимания. Не отец ли всему виной? На этом безмолвный поединок взглядов обычно заканчивался, и герцог первый опускал глаза.

Утро разгоралось, и Ретта торопилась, прибавляя шаг. Под ногами противно чавкала грязь, юная герцогиня то и дело обходила помои, которые давно уже никто не убирал, и с грустью смотрела на обшарпанные, с выбитыми окнами и проломленными стенами дома. Еще совсем недавно Эсса по праву считалась красивейшим городом Месаины. Чистые широкие мостовые, увитые диким виноградом дома, многочисленные цветы, пестрые краски и шпили башен; и синее, теплое море почти у самых стен, где-то вдали сливающееся с небесами. Теперь же на разбитых мостовых чаще всего копошились тщедушные дети вперемешку с тощими же свиньями и собаками, цветы иссушил летний зной, дома побили осадные машины Бардульва, и густой, тяжелый смрад плыл над все еще окруженным городом.

– Осторожней, госпожа! – услышала она голос гвардейца и поняла, что, задумавшись, едва не споткнулась о валяющийся поперек дороги труп тощего старика.

Стражник поспешно оттащил его в сторону, и путь продолжился, а Ретта подумала, что, встреться ей сейчас Бардульв, она с удовольствием бы высказала ему о работе вотростенских патрулей. Впрочем, Месаина пока еще не признана побежденной, а также не успела стать колонией северян, поэтому генерал-полицмейстер для выволочки тоже вполне подходил.

«Вот этим я по возвращении домой и займусь», – твердо пообещала она себе.

Так, за невеселыми размышлениями, они незаметно дошли до госпиталя.

Первоначально местный странноприимный дом представлял собой просто длинное низкое прямоугольное здание, окруженное крохотным садиком, неопрятным и неказистым. Было это около ста пятидесяти или даже двухсот лет назад – точную дату основания Ретта не помнила. Денег на строительство и содержание лечебного дома для нищих и бездомных однажды дал потерявший после долгой болезни любимую жену аристократ. Постепенно здание разрасталось, были пристроены флигели и новые этажи, основана школа для лекарей. Главный госпиталь Эссы превратился в одну из жемчужин города с роскошной лепниной на потолках и стенах залов и тщательно спланированным садом.

Однако теперь, в конце войны он больше напоминал помесь склада с конюшней, а от былой красоты остались лишь воспоминания: палаты, залы, даже подсобные помещения и сам сад – все было забито ранеными до такой степени, что иногда просто свободно пройти казалось серьезной проблемой. И над всем этим – над стонущими солдатами, над переломанными и гниющими конечностями, над перебинтованными головами стоял непереносимый, густой смрад, от которого не спасало даже постоянное проветривание помещений.

Ретта толкнула дверь, переступила порог, и на нее сразу обрушился гул голосов.

Поначалу слегка терявшаяся, теперь она совершенно привыкла и уже без стеснения промывала и перевязывала, очищала раны и при необходимости брила волосы, если младшие служители были заняты.

Оглядевшись по сторонам, Ретта поискала взглядом мастера Малиодора – того самого лекаря, который и обучил ее в свое время целительскому искусству. Однако он первый заметил ее и помахал рукой:

– Доброе утро, девочка! Рад видеть, ты как раз вовремя. Присоединяйся, мне нужна твоя помощь.

– Сейчас иду, мастер! – ответила Ретта и пошла мыть руки.

Малиодор был бодрый старик лет примерно шестидесяти пяти с длинными седыми волосами, стянутыми в высокий пучок. Ходили слухи, что то ли бабка его, то ли мать вели происхождение из восточных земель, однако отец его совершенно точно был младшим отпрыском одного из знатнейших семейств Месаины. В юности покинув родину, Малиодор в течение двенадцати лет путешествовал, а вернулся уже опытным лекарем и вскорости возглавил и сам госпиталь, и школу при нем.