Татьяна Ивашкина - Там точно есть любовь

Жаль, что Катя не разрешает купить Женьке щенка. Впрочем, дочка уже и не просит, боится расстроить маму.

Рядом с коричневыми лапами появляются тонкие изящные щиколотки, эффектно напряженные высоким каблуком. Вот и хозяйка подошла.

– С вами все в порядке? Какой-то вы бледный…

Костя поднимает взгляд, непроизвольно застревает вниманием на обтянутой шелковой майкой потрясающей женской груди: материя и не пытается скрыть возбужденную соблазнительность деталей. Что делает с нами лето! Девушки бессовестно раздеваются – то ли от жары, то ли в предвкушении счастья.

Мысли Кости сегодня скачут, как пластмассовые белые мячики по теннисному столу: проваливаясь в зеленое болото, выпрыгивая прямо в цепкую хватку белой сетки. И вот уже Костя думает про другую грудь, обрисованную платьем столь же яростно и бескомпромиссно. Месяц назад – на корпоративе – Юля-копирайтер прижалась к нему, отбрасывая возражения и насмехаясь над самой идеей супружеских клятв (мужчина создан быть необузданным и вольным, как лев в прерии, освободи в себе себя, милый).

И он поцеловал ее, наслаждаясь почти забытым вкусом слюны женщины, которая тебя хочет. Поцеловал по-настоящему. Наказывая самого себя яростью этого акта. И восхищаясь тем, как сильно, оказывается, он все еще может нравиться.

Кстати, он был абсолютно трезв.

А знаете, что заставило Костю тогда прервать поцелуй, навсегда убрав Юлечку из своих фантазий? Это, конечно, смешно, но все остановила неожиданно влетевшая в голову мысль: Катька не перенесет того, что Юля пишет хорошие тексты. Отрезвляюще, не правда ли?

– Молодой человек! Ау? У вас точно все в порядке? Дженни, да отстань же ты! Видишь, устал?

Как странно закладывает уши. Костя зажмуривается, пытаясь вернуть четкость зрению.

– Со мной все в порядке. Не волнуйтесь.

Женька рывком подтягивает к себе книгу. Движение осознанно размашистое, чтобы в разные стороны рассыпалось побольше предметов. В идеале – разбить что-нибудь. С грохотом или звоном.

Оторвавшийся угол страницы – конечно, перебор. Женя испуганно таращится на испорченную библиотечную ценность. Невольно с опаской оглядывается. Если мама на что и среагирует искренне, так это на «неуважение к труду творца». Правда, это будут не совсем те эмоции, о которых Женя мечтает. Хотя… Любая эмоция – это эмоция. Реакция на то, что имеет значение. Того, кто имеет… Проявление жизни. Вот только чьей жизни: ее или маминой?

Нет, серьезно. Иногда Женьке кажется, что ее собственное тело уменьшается в размере, теряет плотность, вес. Выпаривается из реальности этого мира.

Дымок.

Прозрачная девочка-призрак: хоть предметы сквозь нее разглядывай. Можно считать даже забавным – как спецнавык супергероя. Но это происходит только рядом с мамой.

Какое уж тут «только».

Бывает-то всякое. Мама не слышит.

Или не слушает. Женька трясет и пихает ее, чтобы проявиться. Не смотрит. Не спрашивает. Не видит. Отводит рукой в сторону – как ветку березы, преградившую путь. Хмурится, словно от чужого резкого звука. Повторяет за Женей невпопад, силясь поддержать беседу. Опускает глаза в телефон, скользит по мерцающему экрану взглядом.

Не слышит.

– Мам, ты меня не слушаешь совсем!

Ах да, это уже говорилось.

В такие минуты где-то внутри Женькиного живота (возможно, чуть выше и левее) просыпается дракон. Разъяренно взлетает вверх по горлу, стучится в висках, заполняет все тело, дрожит в пальцах рук.

Становится самой Женькой.

И мама получает по полной.

Хотели взрослого человека? Наслаждайтесь. Держите, переходный в десять. Заказывали? В полной красе и динамике! С некоторым опережением графика, зато от всей драконьей души. Развлекайтесь! Кричите! Можете даже швырнуть в стену что-нибудь тяжелое. Ваши болевые точки давно нащупаны – мы не промахнемся. Ругайтесь. Впадайте в отчаяние. Наказывайте.

Ты только не уходи больше в себя. А то… как неживая. И, мам, мне страшно.

– Ты слышишь? Мам, ты меня вообще слушаешь?

А еще можно набрать пряников и конфет из жестяной банки, задвинутой в верхний угловой шкаф. Приставленный к плите стул легко решает проблему труднодоступности вредных лакомств. Набитый живот прозрачным уже не назовешь. Да и дракоша стихает, осоловевший от ударной дозы сладкого: тут уж не до войн за эмоции.

Бабушка-гомеопат была бы в ужасе. Либо, что скорее, назвала бы это липкое обжорство симптомом, встроив живую Женьку в классификацию своих пациентов. А Женька – это Женька.

Не симптом.

Не – как это бабушка говорит? – не… конституциональный тип.

Не переходный возраст.

И…

Не дракон.

С папой Женька совсем другая. Ни о какой бестелесности тут речи не идет. Они оба живчики. Мяса в суп добавь, и побольше! Хохот, возня, азарт и суматоха. Громкие чипсы в кинотеатре и сосиски для бродячих собак, двойки по окружающему и подмигивание из-за маминого плеча. Ругань от души и примиряющие жмурки по всей квартире. Живчики – вообще, слово отличное. Очень плотное. Энергичное. Понятно безопасное.

Папа редко бывает дома, конечно.

Работа. Новый проект… Конкуренция…

Зато он обожает слушать Женькины истории: смеется взахлеб, шутит неприлично по-взрослому, даже помнит имена ее друзей.

А главное, за папу можно не бояться – уж он-то никуда не исчезнет. Не уйдет в себя, не будет прятать от Женьки непонятные слезы, не замолчит неожиданно на полуслове. Короче, с ним вообще ничего страшного не произойдет. Так что можно не бормотать по ночам слова молитв-заклинаний, не прятать в бельевых корзинах сплетенные обереги, не холодеть до пота, представляя свою жизнь без…

Папа понятный. И он – здесь. А мама…

Женька смотрит в книгу. Теребит пальцами разорванную страницу. Злость на маму отступила, и наказание чтением уже кажется вполне справедливым: не надо было доводить человека.

Какие бы мотивы или мифические животные тобой ни двигали.

Возможно, есть в этих книжках и какая-то польза. По крайней мере, все об этом твердят. Порой тонкие мамины пальцы гладят потертые обложки – как позолоченный рельеф иконостасов: дрожа и оберегая.

Так еще можно ласкать щеку ребенка.

Но Женька плохо понимает, почему надо прилипать глазами к белой странице с прыгающими вверх-вниз черными значками, когда вокруг вся эта жизнь. Такая быстрая, разная, настоящая.

Женя крадется по коридору, заглядывает на кухню.

Мама, прижавшаяся лбом к оконному стеклу, со спины кажется хрупкой девочкой-старшеклассницей: короткие волосы небрежно заправлены за уши, одежда – как обычно – велика. Женя смотрит на чашку, полную холодного кофе, на мамины ссутуленные плечи, на так и не убранную со стола кляксу манной каши – зачинщицу очередного скандала. Маме стыдно. Так бывает каждый раз после того, как мама не сдерживается и кричит на Женьку. Кстати, против маминого раскаяния Женька не возражает: мысли виноватой мамы теперь уже безусловно заняты дочерью. Мы добились полного присутствия.