Алиса Перова - Безобразная Эльза

– Юля, глаза разуй! Чему тут радоваться? Ты посмотри, на кого она похожа! Волосы, как у прости господи, линзы сняла – глазищами сверкает, штаны вон – все в облипку! Ты как мать хоть бы выяснила, где твоя дочь так старается! Давно бы съездила и посмотрела на эту бабку, а то, может, у неё борода по яйца и хер до колена! Иначе я сам проверю!

– Не советую, Яков Иванович, у моей бабули ещё характер вздорный и кулак меткий! – я поднялась со стула. – Мне уже пора, мам, созвонимся. И прости…

Я порывисто её обнимаю и целую в щёку. В то же время взбесившийся майор тоже подскочил со своего места.

– Ах ты ж…

– Сядь, Яша! – зычно скомандовала мама. – Я сама разберусь со своей дочерью!

Браво, мамуль, не разучилась ещё мужчин строить!

Пока я одеваюсь в узеньком тёмном коридоре, на кухне стоит ор выше гор и гремит посуда, но за маму я спокойна – майор её не тронет. Зато злюсь на себя – могла бы и смолчать.

Мама догоняет меня, когда я подхожу к ожидающему меня такси.

– Прости, мам, – снова каюсь, но она отмахивается и берёт меня за руки.

– Девочка моя, это ты меня прости… за всё. Скажи, у тебя правда всё хорошо?

– Правда, мам, тебе не о чем волноваться, – я подношу её ладонь к своему лицу, трусь щекой и целую.

– А-а… у тебя появился кто-то?

Да, у меня появилась невероятная крёстная фея Инесса Германовна и её великолепный обаятельный и добродушный Георгиос, и роковая опасная красотка Диана, жёстко придающая мне ускорение. И мои любимые подопечные – большие и маленькие… Они смотрят на меня с восторгом и обожанием, ждут с нетерпением и уважительно называют Эллой Алексеевной.

Но мама спрашивает совсем о другом. А там… уже давно ничего не меняется.

– Обещаю, мамуль, когда у меня появится парень, ты узнаешь об этом… – слово «первой» едва не сорвалось с языка, но я не хочу врать. – Я обязательно тебе всё расскажу.

Ой, мамочки, это не я!

Та, что смотрит на меня из зеркала, не имеет возраста. Она… похожа на облезлую канцелярскую крысу. Долговязая и бесформенная в этих широких тёмно-коричневых брюках, длинном свободном жакете и блузке «прощай, молодость». Тяжёлый грим полностью съел моё лицо. Оно как будто моё и в то же время – не моё. Щеки провалились, под глазами залегли тени, нос кажется тоньше и длиннее, а контур бледных губ потерялся под слоем тонального крема. Только глаза остались прежними, и то под линзами. Ещё брови мои собственные, но только кто их увидит под этой идиотской чёлочкой непонятного цвета. На голове у меня тихий ужас. Прилизанные страшно-серые волосы слегка прикрывают уши и образуют на затылке отвратительный жиденький пучок. Я зажмуриваюсь, чтобы не видеть это страшилище.

И вот к этому чудовищному образу мы шли почти две недели. Инесса всласть надо мной поиздевалась, пока репетировала. И накладки на нос мне лепила, отчего он становился похожим на растоптанный башмак, и морщины создавала, и челюсть выдвигала. А ещё притащила дюжину безобразных париков и, пока я содрогалась от ужаса, примеряя их, Инесса вместе со своим Жоржиком едва ли не по полу катались, сотрясаясь от гогота.

А этот весёлый грек вообще молчал бы! Он уже целую неделю живёт с нами, пугая нас огромными сине-желто-фиолетовыми фонарями вокруг глаз, раздутым носом и загипсованным средним пальцем на левой руке. Это он так неудачно в аварию попал во время очередной встречи со старым другом. И самое удивительное, что на друге ни царапины. Инесса, выяснив все подробности, сразу продекламировала: «Если друг оказался вдруг не травмирован и в строю, то не лучше он старых шлюх! И вертеть его на х*ю!»

Сейчас Инесса выглядит серьёзной и критическим взглядом оценивает творение рук своих. Смешно только Жоржику, и его хихикающее жужжание действует мне на нервы.

– Я похожа на чучело! – хнычу, таращась в зеркало.

– Ещё нет, – невозмутимо заявляет Инесса и активно роется в комоде.

– Безобразная Эльза, – шепчу, кривя губы. – Как никогда безобразная.

– И ещё противная! – подсказывает Инесса. – Капризней моей внучки стала. Вот скажи, чем ты недовольна?

– Да всем! Мало того, что я уродина, так ещё и шрам никуда не делся! По этой отметине меня даже слепой узнает. И содрогнётся!

– Не узнает! – ворчит Инесса. Теперь она вытряхивает содержимое своей сумочки, по размеру схожей с баулом «челночника», и очень психует. – Да где же они? Жоржик! Помнишь, я утром искала очки? А куда я их засунула, когда нашла? Да что ж за трисучиный потрох?! А-а! Вот они!

Инесса радостно направляется ко мне, потрясая своей находкой, и под сдавленный смех Жоржика напяливает на меня огромные уродливые очки.

– Специально для тебя заказала с нулевыми диоптриями и лёгкой тонировкой. Глаза, конечно, поломаешь немного, но ничего – искусство требует жертв. После работы выпучишь свои зенки на горизонт – и зрение, как новое! Зато глянь, как они идеально скрывают твой шрамик! Ну-у?!

Она издевается надо мной… А мне уже не хочется ни в какой «СОК-строй».

– Мне кажется, что в таком виде меня просто не успеют принять на работу – меня примут сразу на улице под белы рученьки…

Жоржик, который якобы ничего не понимает по-русски, радостно закивал и хлопнул в ладоши.

– Да чтобы вы понимали, пиZдюки неблагодарные! – гаркнула Инесса и погрозила кулаком своему другу. – Да этот костюм от известного местного кутюрье! Правда, цвет не очень удачный…

– А мне кажется, что ваша местная знаменитость этот костюм кому-то в последний путь готовила…

– Крестись, когда кажется.

– Вот именно – как раз к месту! – я перекрестилась, пощупала массивные подплечники на жакете и с невообразимой тоской посмотрела на то, что торчит над богатырскими плечами – узкую уродливую голову на тонкой шее. И оторвать не жалко! – Инесса, но ведь сразу видно, что на мне парик.

– Кому это видно? Самые продвинутые и глазастые тебя только пожалеют, решив, что это последствия радиации. Ты не забывай, что должна ввести в заблуждение лишь одного человека, а он – самЭц! – Инесса со значением указала пальцем на своего самца-подранка, и тот расцвёл от радости. – Запомни, моя девочка, мужики – они же совершенно не восприимчивы к деталям и способны оценить образ только целиком. Да у них зрительная память, как у собак, и половина этих кобелей даже не знают, какого цвета глаза у их жён. Они волосы различают только на белые, чёрные и рыжие, и никаких полутонов. Зато они прекрасно ориентируются по запаху и на ощупь.

– О… А как же утверждение, что мужчина любит глазами? – осторожно интересуюсь.

– А это про те глаза, что на х*ю! – быстро нашлась Инесса. – Называется – ху*вое зрение! И вот оно подмечает только те места, на которые случается твёрдая реакция. Таких мест у нас не так уж много. К счастью, и извращенцы, желающие потыкаться в уши и ноздри или пробороздить на голове причёску, тоже нечасто встречаются.