Марина Ледовская - Крылья в багаже

– Могу поклясться, сэр! – отчеканил мальчик.

– Хорошо, – одобрил Корсо, – пока ваш шофер добирается сюда, наверное, из-за ливня проблемы на дорогах, мы поднимемся на второй этаж студии, и я вам кое-что покажу.

Ни один из учеников Алессандро Корсо не поднимался на второй этаж по узкой лестнице с потертыми перилами, никто из них и понятия не имел, что там маэстро буквально несколько недель назад впервые за много лет взял в руки кисти и краски. Он так давно не прикасался к холсту, что уже стал опасаться: не разучился ли рисовать? Все это было совсем в другой жизни, нет, даже не в той, итальянской, где жил и работал талантливый фотограф. Это было еще раньше. Когда он вот таким мальчиком, как Колин, стал учиться живописи. Он проникал в сущность этого ремесла, старательно изучая все тонкости, он часами рассматривал репродукции картин признанных художников. Он горел страстью при одной мысли о том, что у него есть теперь возможность хотя бы немного прикоснуться к их тайне. И теперь Корсо опять ощутил эту страсть. Он не говорил об этом ни с кем, но сегодня, наконец, захотелось поделиться с самым своим любимым учеником, кроме всего, этот мальчик умел чувствовать, как никто другой, у него было трепетная душа ребенка и грусть взрослого человека.

– Смотрите, – Корсо откинул кусок ткани, и взору Коли предстала картина: за стеклом витрины магазина находилось великое множество глиняных игрушек, у каждой свой характер, образ, они словно на миг замерли каждая в своем движении, кто-то даже в танце. Но самым удивительным было не это – в отражении стекла угадывалось отражение девушки. Она с интересом рассматривала фигурки игрушек, а ветер трепал ее белокурые волнистые локоны. Все это было так красиво и так просто, что дух захватывало, картина просто дышала настроением, какой-то особой лиричностью, к тому же она была по-настоящему объемной.

– Нравится? – спросил учитель, он стоял у мальчика за спиной.

– Очень, – выдохнул Коля.

– В таком случае, мой юный друг, следующее занятие посвятим живописи? Расскажу много интересного. Надеюсь, вы не против?

Это был самый замечательный вечер в его жизни. Бен так и не приехал, ливень уступил место простому лондонскому дождю, который ритмично стучал по карнизам, а затем и вовсе прекратился. Учитель и ученик сидели возле камина, пили чай со сдобным печеньем и чувствовали себя самыми счастливыми на свете. Им казалось, что время остановилось, здесь и сейчас: оно грелось в танцующих языках пламени, отражалось в рамках фотографий, что висели на стенах, пряталось в огромных фолиантах книжного шкафа, весело кипело в свистящем чайнике, а потом паром, похожим на лондонский туман, клубилось над чашкой с тонкой резной ручкой. Юный Коля именно в тот вечер научился видеть и ценить по-настоящему счастливые моменты жизни.

Глава 15

– И что же было потом? – не удержалась от вопроса Надя. Николай вдруг прервал рассказ. Вечером они отправились на прогулку вдоль берега, шли по белому песку. К большой радости жены Николай опять стал вспоминать учителя Корсо. – Ты вернулся домой?

– Домой? – переспросил Фертовский, словно очнулся. – Да, конечно! Самое грустное, что дома меня так и не хватились: отец думал – Бен, как обычно, привез меня, я в своей комнате. Представляешь его удивление, когда позвонили и сообщили, что его шофер попал в аварию и сейчас в реанимации, а через несколько минут появляюсь я! Живой и невредимый, в сопровождении своего учителя. От потрясения отец даже сказал ему «спасибо!». Вот уже чего тяжело дождаться. Более того, разрешил дополнительное занятие, чему я был бесконечно рад. И началась совсем другая жизнь, – улыбнулся Николай.

– И ты стал учиться живописи? Но ведь ты не забросил фотографию, – уточнила Надя.

– Нет, конечно. Мы связали эти два ремесла, которые, кстати, имеют много общего. Поскольку появился еще одни дополнительный урок, мы ездили по городу и его окрестностям, изучали архитектуру, ландшафт. Мой самый удачный, на взгляд Корсо, был снимок Биг-Бена. Он являлся черно-белым, маэстро почему-то любил фотографию без красок, а живопись, наоборот, яркую, сочную.

– А снимок с Биг-Беном сохранился? – с волнением спросила Надя, так захотелось его увидеть. Это ведь первая гениальная работа ее супруга.

– Увы, у меня его нет. Снимок остался у учителя, на память обо мне, как и первые мои рисунки. Отец о них ничего не знал – это был наш секрет. Правда, рисовал я немного, все-таки способностей к фотографии было больше, но одно универсально помогало другому. Я научился видеть и воспроизводить объем, глубину, меня увлекала комбинаторность, переходы света, под руководством учителя я овладел настоящим фотонанализом. Это была сенсация, открытие мира в себе. Но самое важное: я приобрел друга – мудрого, внимательного, заботливого. Алессандро дал мне очень многое.

– И сколько же ты был его учеником?

– Все время, пока семья жила в Лондоне. Отец, видя мои работы, наконец, одобрил когда-то навязанный матерью выбор, всего лишь отдающей дань моде. Спустя три года после начала моих занятий Владимир Фертовский подарил мне настоящую цифровую фотокамеру «Маверик». Они тогда только-только стали появляться в мире, стоили баснословных денег, но отец скупиться не стал, за что я ему благодарен до сих пор.

– А потом? Что было потом?

– За год до возвращения моей семьи в Союз, мне тогда было 16 лет, учитель серьезно заболел. Перед этим он взялся делать для одного очень солидного издания серию снимков. Это был серьезный заказ, заключили договор с весьма жесткими сроками.

В один из дней Корсо почувствовал слабость, поднялась температура, в груди что-то сжимало, появился сухой кашель. Сначала легкое покашливание, продолжающееся несколько дней, затем дышать стало труднее, особенно по ночам. Корсо приспособился засыпать в кресле, так ничего не сдавливало грудную клетку. Лицо его приобрело нездоровый землистый оттенок, обозначились круги под глазами, голос осип. Корсо уверял Колю, что это простуда, она пройдет. Но категорически запретил приходить на занятия во время его болезни, не хватало еще и заразить мальчика! Нет, уже юношу. Он рос на его глазах, вытягивался в росте, расширялся в плечах, волосы темнели, черты лица теряли мальчуковость, красота становилась мужественной. А как личность? Этот ребенок всегда был умным, интеллигентным, по-мужски сдержанным, а главное, с добрым и чутким сердцем.

Несмотря на запрет, Коля пришел к учителю буквально на следующий день после того, как тот совсем слег, и нашел его в плачевном состоянии. Здоровье его явно ухудшалось, и это была отнюдь не простуда. Двусторонняя пневмония – такой диагноз поставили врачи. Лицо врача было угрюмым, и впервые в жизни Коле стало страшно. Он никогда не задумывался о том, что в одночасье можно потерять того, кто тебе по-настоящему дорог.