София Устинова - Боссу не откажешь: маленькое счастье в нагрузку

Она вытерла остатки слёз с пухлых щёк, оставляя грязный след и судорожно вдохнула:

– Лера.

Я спешно стала раздумывать: нормально ли в её возрасте… Стоп, а сколько ей? Понятия не имела, потому что не имела дел с мелкими. Но на вскидку она была где-то… метровая? И на вид ей… лет семь? Или пять?

Чёрт! Что-то очень мелкое и неразумное— это точно! Или наоборот неправдоподобно разумное…

– Значит так, Лера!– начала строго, как мамаша, включающаяся в воспитательный процесс непослушного чада, но голос предательски дрожал. Я из последних сил держалась на плаву, чтобы не пасовать перед девчонкой.– Ещё раз увижу, как ты носишься по проезжей части,– запнулась, хаотично соображая, чем можно пригрозить малолетнему человеку?

Но наткнувшись на непробиваемо— серьёзный взгляд девочки, рассудила, что «уши надеру»– в её ситуации уже не сработает, потому отчеканила:

– Хвостик твой отрежу!– вкрадчиво, не спуская с неё глаз. Ещё и кивнула значимо. Пусть лучше думает, что я злая тётка, чем опять учудит подобное. А потом меня перещёлкнуло— сказать из “воспитательного” больше нечего, зато я чётко представила, каково бы мне было, если бы девочка была моей дочерью и оказалась на проезжей части.

– И… и…– О, привет, паническая атака. Я хватала ртом воздух и махала перед лицом ладошками, высушивая щиплющие слезы.– Боже! Я так испугалась!..– призналась с шумным выдохом.– Нельзя так делать!– уже смахивало на истерику. Теперь не девочка мелкой казалась, а я. И невменяемой.– Дурная ты… и я…– сгребла Леру в объятия, понимая, что рыдаю в отличие от неё.– Никогда, никогда так больше не делай!– повторяла как мантру.

Сколько просидели не знаю, но машины уже начали движение, толпа частично рассосалась и гомонили они больше ворчливо, чем переживательно. Самые грубые водители, бибикали и с нелитературными выражениями огибали место происшествия.

– Не плачь,– раздался нежный голосок Леры. Я громко шмыгнула носом, а малышка замерла в моих руках. Осознав, как это странно выглядело со стороны, я чуть отстранилась. Девочка ткнула меня пальчиком в плечо:

– Эй, ты что, рёва— корова?

Это заметно меня успокоило. Даже скорее безмерно удивило и привело в чувство.

– Так вообще дети уже не говорят!– пробурчала я и повторила недавний жест малышки— тыльной стороной ладошки смахнула слезы с лица.– Ты точно из этого мира?

– Ага! Из этого, конечно же,– кивнула девочка с театральным вздохом.– Но лучше бы меня не было…

– Зачем ты такое говоришь?– мои слёзы тоже просохли. Показалось неправдоподобным, когда столь юный человечек говорил так по— взрослому. Эта маленькая суицидница будто груз мира на плечах держала.

– У тебя кровь,– ровно заявила малышка и досадливо выдохнула.– И ты бледная как поганка. Наверное, умрёшь…– тоном сведущего врача.

– Не дождёшься,– буркнула я и коснулась виска, где и правда сильно болело. На пальцах отпечаталась кровь.– Чёрт,– сглотнула я пересохшим горлом. Сморгнула наступающую темноту.– Где твои родители?

Девочка ещё несколько раз шмыгнула носом, а потом вскинула на меня удивительно большие и глубокие синие глаза:

– Работают,– похлопала длинными ресницами, с которых на щёки капнули последние горошины слёз. Ответ вновь прозвучал взросло, хоть с толикой грусти.

– И что ты тут делаешь… одна?– боль в затылке не на шутку мешала, я кое— как огляделась на предмет “есть тут кто-то из взрослых, отвечающих за девочку”, но так и не нашла. Зато толпа возле нас на меня кивала, махала, что-то бурчала, и никто не спешил на помощь, по ходу рассудив, что раз кровищи нет, мы говорим— значит ничего страшного.

– Ты же не одна?– мой голос дрогнул в сомнении. Окинув малышку придирчивым взглядом, я пришла к мысли, что Лера хорошо и дорого одета, для того чтобы быть беспризорницей. Может просто сбежала из дома…

Озвучить догадку не успела— улицу прорезал надрывный женский вопль:

– Ва— ле— ри— и— и— и— и— я!

Я оглянулась, глазами отыскать безответственную мамашу, и нашла. Из бутика на углу дома, явилось чудо— юдо— рыба— кит. Взъерошенная дамочка с куцым пучком и редкой чёлкой, из тех что “Я сама знаю, женщина!”.

Она торопливо врезалась в толпу зевак на тротуаре:

– Пустите, прошу. Лера— а— а— а!– Бежала к нам, стуча каблуками, как скоростная электричка:– Ле— е— е— е— е— ера— а— а— а— а— а!– бесслёзно причитала женщина, уже ступив на проезжую часть. Пересекала дорогу в неположенном месте и наглым образом тормозила машины, которые к нашему месту подъезжали осторожно.

– Лерочка!!!– Миловидное лицо исказилось гримасой ужаса и отчаяния, словно девочка не живая сидела на асфальте, а её размозженный труп в крови и месиве плоти плавал.

– Женщина, не кричите!– буркнула не по— детски разумно Лера и деловито закатила глаза, всем видом выражая “боже, как сложно с этими нервными женщинами!”

Я даже тяжко усмехнулась. Удивительный ребёнок! А потом запоздало ухватилась за мысль, что так маме не скажет любящая дочка. Развить это не получилось— в следующую секунду я получила сумкой по голове.

– Тво— ою мать!– невольно ахнула, вжав несчастную голову в плечи.

– Нет,– наморщила носик Лера,– не моя!– буркнула, отвечая не то моим мыслям, не то ругательству.

Опешив на миг, хотела было вступить в схватку с дикой бабой, но на смену воинствующему настрою пришла разумность. Тётка испугалась. Ещё бы, малышка пропала. Обнаружилась на дороге… перед машиной, а ведь могла трупом быть или сильно покалеченной. Так что я её смутно понимала. Понимала, но и осуждала. Если кто и виноват в ситуации то, эта самая дама, которая подопечную свою из— под взора упустила.

– Э— э— э,– кое— как увернулась от очередного удара сумочки,– Успокойтесь!– выставила руку, пытаясь затормозить невменяемость тётки. Но это не сработало, у неё явно были проблемы с нервами.

– Лера! Лера! Лера!– каждый выкрик сопровождался ударом сумкой по чему-то, включая мою и без того пострадавшую машину. Мужчина, въехавший в меня, смотрел на картину в одном со мной недоуменном порыве.

Даже приехавшие представители закона не понимали, что за спектакль тут самоорганизовался силами “Псевдо Актрисы Большого Драматического Театра”.

Они бы может её образумили, но первой не выдержала девочка:

– Людмила Викторовна, я жива,– одёрнула “актрису” Лера тоном “да сколько можно?”. Встала на ноги, отряхнула кукольное платье, поморщилась, разглядывая чуть сбитые коленки и, к очередному моему удивлению, не принялась рыдать, перетягивая одеяло страдающей на себя.

Людмила Викторовна, как по команде, перестала истерить. Запыхавшись огляделась, много ли зрителей и на всех ли произвела впечатление. А увидев кровавые царапины на коленках подопечной, побледнела, закатила глаза и красиво… если это применимо к обычному падению, шлёпнулась на асфальт.