Люциус Шепард - Валентинка

– Рассел? – помолчав, сказала ты.

– Кей, – ответил я, ото всего отмахиваясь. Снова пауза, и ты сказала:

– Сегодня пятница, да?

– Кажется… ага.

– Я позвоню в следующий вторник. В два часа по твоему времени. Мы обо всем договоримся.

– Буду ждать.

Снова пустота – кажется, мы оба почувствовали чудовищность этого шага. Он превратил небеса вокруг из скучного отрадного укрытия в звездную загадку – она может покинуть нас, бросить нас умирать среди священных россыпей огня и льда. Я ощущал твои страхи, чуть ли не по отдельности, дрожь каждого потенциала в тебе; я уверен, ты ощущала мои сомнения, и между нами все та же пропасть, и каждый наполовину в мире колебаний… а потом ты все это уничтожила. Обеими руками схватила мою ладонь, прижала к своей щеке, зажмурилась.

– Боже мой! – сказала ты голосом, что словно подводил тебе итог, намекая на ужас и стыд, довольство и радость. – Не могу тобой насытиться.

Позже в ту ночь ты встала за соком. Взяла из холодильника пакет и застыла, так и не выпив. По твоему силуэту я понял, что ты плачешь. Я подошел к тебе, обнял, спросил, в чем дело. Ты покачала головой, будто слезы – просто так, без причины, необъяснимые, как дождь, случаются, когда условия подходящие.

– Все будет хорошо, – сказала ты, промокнув себе щеки.

Я решил, что ты различила впереди новую, необоримую трудность – я слишком много их воображал и не желал услышать об очередной. Я сказал что-то утешительное.

Снова поднялся ветер, толкнул балконную дверь, открыл, и кончик пальмового листа засохшими лопастями скреб по стеклу. Променад темен, неуклюжие туристы убрались в свои Дэйтон, Толидо и Резиновый Акрон.

– Не понимаю, как я это сделаю, – сказала ты, перестав плакать.

Вернусь в Лос-Анджелес или тебя оставлю – какая из сочлененных возможностей больше тебя угнетала?

Ты все держала сок; выпила, поставила пакет в холодильник. Губы сжаты, глаза – тени. Я понимал: ты уже вспоминаешь, а может, и ощущаешь, как тяжело было жить, когда мы расстались в последний раз.

Включилась морозилка, от её гула завибрировал наверху поднос со стаканами. Облачный клочок – не прочнее дымного перышка сигареты – пересек лунное лицо над водой.

Ты шагнула ближе, притянула меня за плечи.

– Ты как, справишься?

– Выживу, – ответил я. – Не так долго, как в прошлый раз.

– В прошлый раз не выжил? – Ты пыталась пошутить, но мы оба не развеселились. – Когда сможешь приехать?

– У меня еще турне. Значит… конец первой недели декабря, начало второй.

– Три недели, – мрачно сказала ты; потом улыбнулась. – Я тебе помогу найти квартиру.

– Ненавижу искать квартиры. Я думал в агентство обратиться.

– Я тебя возить буду. По всему Лос-Анджелесу. Весело!

– Да, весело, – сказал я. – Когда приеду, знаешь, что я сделаю вторым делом?

Ты счастливо рассмеялась.

– Что?

– Пойду к «Роско» есть курицу с вафлями.

– Я с тобой. После того, как сделаешь то, что первым делом.

Ни веселье, ни этот эпизод не разогнали наше уныние, наш трепет. Небо прояснилось, но нас по-прежнему затягивала наша облачность. И все же в комнате с нами было еще нечто. Отчетливое присутствие. Не Судьба, химера помельче. Призрак Матримониального Прошлого, Фантом Мыльной Оперы… соглядатай, охотник за сувенирами с коллекцией полудрагоценных слез явился председательствовать на финале наших с тобой минут, удостовериться, что мы остро ощутим каждый миг, а потом жиреть на нашей боли. Он прокрался в наше объятье, тонкая серая фигурка, что смутными тычками бесформенных пальцев побуждала нас видеть настоящее, будто оно уже в прошлом. Был лишь один способ от него укрыться.

Лицо твое напряглось, но ты двигалась неспешно, сластолюбица в тебе заслонила обезумевшую любовницу, ты подняла меня поцелуями, провела меж ногами, мы стоя занимались любовью. Когда я целиком погрузился в тебя, бедра твои содрогнулись, ты задышала неглубоко, утонченное усилие – так дышит слегка возбужденная кошка. Ты закрыла глаза, но временами поднимала веки и смотрела, будто теряя нить событий, желая найти меня, проверить. Я притянул тебя к себе, ты подставила губы для поцелуя, а когда ощущение разрослось, прижалась лбом – дыхание твое вздрагивало, почти всхлипывало. Милый рот, ангельское тело, призрачные глаза… Я хотел еще, глубже, я спиной провел тебя к дивану, семеня, чтобы мы не разъединились; но, посадив тебя на спинку, выскользнул. Ты взяла меня, вроде потянула внутрь, но вместо этого головкой потерла клитор. – Ничего? – до странности застенчиво спросила ты.

Моим членом ты дразнила свои губы, чуть-чуть его втягивала, прижимала к клитору, терла по кругу. Не теряя контакта – разум к разуму, глаза в глаза. То, что ты делала, осознал я, – не столько использование, сколько откровение. Ты отбрасывала последние ошметки своих тайн, показывала, как используешь меня, когда меня нет, как думаешь обо мне порой в безукоризненном одиночестве упорядоченной жизни. Идеальное зрелище. Неоценимое. Бесконечно неожиданное. Ты во всем сознавалась, мне и себе, стала дикой девочкой, какой так редко позволяла себе стать, ты была свободна. Уже близко – ты стиснула мне плечо, нагнула голову, сосредоточилась, потом впустила мой оргазм внутрь. Твоя нога обняла мое колено, тело твое без устали двигалось, ты крутилась, сжимались бедра – незавершенные жесты, словно ты рвалась из заточения. А потом по тебе прошла волна. Медленная и тяжелая. Клянусь, я уловил ее колокольную форму. Тебе наверняка было удивительно, ибо удивительно оказалось то, что я ощутил через тебя. Словно океанический вал под кораблем. Мы оба вздыбились, твои руки обхватили мою шею, ты притянула к себе мою голову, ты говорила вещи, которых я не мог не понять на языке сладких стонов и вздохов, они звучали то секретами ангелов, то стенаниями женщины, что обессилена молитвой.

Перед тем как уснуть в ту ночь, ты поведала мне историю из своего детства. Разговор бесцельный, отвлеченный – мы строили планы, мечтали о путешествиях, вспоминали прошлое. Не помню, что тебя подвигло рассказать эту историю, что ей предшествовало. История про обещание твоего отца: если ты поработаешь в саду, он подарит тебе щенка ирландского сеттера. Видимо, он не ожидал, что ты сдержишь слово, потому что, когда ты закончила работу, щенка не подарил – сказал, что с собаками одна морока. Вместо щенка ты получила котенка и, несмотря на разочарование, научилась его любить. По-моему, весьма поучительная история – из тех уроков, что умудряются определять наш выбор и обесценивать надежды. Поэтому, когда речь зашла о браке, ты, хоть и ждала щенка, великолепную молодую собаку, согласилась на котенка – он вырос в успешное животное с когтями и аппетитами и – несмотря на то, что в нужные моменты мурлыкал и, свернувшись клубком, спал подле тебя, – с монументальным равнодушием к подлинной тебе. Разумеется, ты сочтешь все это ахинеей – может, ты и права. Но это удобный фундамент, на котором я могу строить ненавистный образ, персонифицируя подмоченное счастье, что руководит нами.