Виктория Волкова - Действуй, жена!

– Я собираюсь спать, Леша, – заявляю я негромко, но твердо.

– Поедим, поболтаем, а? Сто лет не виделись, Кира, – прижав к себе больную руку, с жаром восклицает Воскобойников.

– Мне завтра на работу, – замечаю я нейтрально, всем своим видом давая понять, что встречи одноклассников в ночи – не моя стихия.

– Как скажешь, – разводит руками Лешка, обидевшись на полное пренебрежение к его персоне. Он тут же морщится от боли. – Обезболивающее есть, Мансурова? – прижимает руку к груди.

– Конечно, – киваю я и бегом несусь за аптечкой.

«Вот же дура, – тихо бурчу, внезапно остановившись, и обратно возвращаюсь степенным шагом. Протягиваю средство, купленное прошлым летом в Эмиратах.

– Странное снадобье, – рассматривает флакончик и черные таблетки Воскобойников. – У садоводов на рынке покупала? – интересуется небрежно.

– В аптеке, в отделе ядов, – парирую я. – Держу вот, на всякий случай… Спокойной ночи, Леш, – бросаю я и сворачиваю в коридор. Но не успеваю сделать и шага, как крепкий и властный мужчина догоняет меня и прижимает к стене.

– Мансурова, – бубнит он, поправляя мои выбившиеся русые прядки. – Что же мы наделали, Кира… – жарко шепчет мне на ухо. Проводит ладонью по бедру и застывает, пораженный догадкой. – Твою ж мать, Кира, – восклицает в замешательстве. – Ты без трусов, что ли?

– Вот какое тебе дело, Воскобойников? – устало вздыхаю я, отодвигая локтем незадачливого ухажера. – Я же тебя не спрашиваю, почему ты ходишь с хоботом, хвостом и ушами.

Я осторожно высвобождаюсь из Лешиных объятий и, чувствуя, как последние силы капля за каплей покидают меня, валюсь на кровать. Заснуть не удастся, я это точно знаю. Приподнимаюсь на локте и внимательно смотрю по сторонам. Вспоминаю, что в письменном столе, стоящем около окна, кажется, валяются пачка сигарет и зажигалка. На негнущихся ногах снова выхожу в прихожую забрать сумку. Краем глаза замечаю Леху, развалившегося на диване перед телевизором. Воскобойников чешет пузо, щелкает пультом, переключая каналы, и кажется довольным жизнью. Слоновья морда и хобот с ушами его никак не смущают, зато выводят из терпения меня.

– На вот, возьми, – приношу разноцветную махровую простыню. – Прикройся…

– А что такое? – противно вскидывается Леха и самодовольно смеется. – Какие-то мысли навевают мои труселя?

– Ничего нового, – усмехаюсь я. – Спокойной ночи, – говорю равнодушно и величественно отступаю в спальню. Валюсь на кровать, утыкаясь носом в подушку, и уже собираюсь от души пореветь, но тут же понимаю, что ничего не выйдет. Во-первых, из меня слезу не выжмешь, а во-вторых, телефон в сумке начинает кукарекать. Такой рингтон принадлежит только одному человеку – моему шефу. Такой звонок в ночи говорит только об одном. В нашей славной конторе приключилась какая-то ж*па. Потянувшись за сумкой, я выуживаю сотовый с самого ее дна, в который раз мысленно матеря себя за бардак.

– Да, Анатолий Иванович, – бодро заявляю я, откинувшись на подушки, и внутренне готова к новым неприятностям, уже как снежный ком валящимся на мою голову.

– А что у нас с проектом для Пирогова? – рычит в трубку шеф. – Я же тебя просил заняться побыстрее…

– Уже в работе, – вру безбожно. – Завтра с утра покажу наброски.

– Это хорошо, – сменяет гнев на милость Анатоль. – В девять на планерке посмотрю. Покумекаем, что еще можно добавить… А сам Пирогов к двенадцати заявится. Вот не терпится человеку. Но ты у меня молоток, Мансурова. Или как сейчас говорят?

– Понятия не имею, – тихо бурчу я, стараясь поскорее закончить разговор и сесть за работу. Ночь предстоит бессонная, и я в этом не сомневаюсь.

– Лампово, – хохочет старый хрыч.

Анатолю хорошо за шестьдесят, в своем деле он – гений, и, работая с ним бок о бок уже лет семь, я до сих пор многому учусь. Но как же я ненавижу его любовь к молодежному сленгу. Каждое новое выражение он записывает в особую тетрадочку. Потом забывает и переспрашивает. Вот как сейчас. А я злюсь и искренне не понимаю, почему тефтели должны называться митболами, а женщина средних лет – милфой?

Я снова заглядываю в экран телефона. Двадцать три сорок пять.

«Часов до пяти можно поработать и часика два поспать, – решаю я, подскакивая с кровати и включая ноутбук. – Пирогов, вот что тебе неймется? – мысленно обращаюсь я к местному денежному мешку. – Лучше женой займись, а то она у тебя все по студентам шарахается. Совсем от рук отбилась!»

Открыв почту и найдя там письмо от Анатоля, я читаю и вновь перечитываю требования Пирогова. А затем исполняю их в точности.

«Две параллельные прямые должны пересечься? Да не вопрос», – фыркаю я, делая эскизы рекламной кампании. Все равно, это все полетит в корзинку, а сам Пирогов начнет орать гадости, обвиняя нас в непрофессионализме. Но в своем деле я лучшая, поэтому он и пришел ко мне. Они все приходят. Сначала покричат как резаные, а потом, утихнув, начинают есть с рук. Я даже не задумываюсь, что я могу ошибаться. Да и после воцарения Лешки у меня в квартире я что-то плохо соображаю, но делаю в программе наброски и придумываю слоганы, прославляющие чудо-кастрюли, выпускаемые Пироговским заводом. За кухонным скарбом подтянутся карамельки его кондитерской фабрики, а за ними и парк аттракционов, открытый в области на имя жены. За работой я на время забываю о своем госте и, только когда за дверью слышу хорошо поставленный голос Воскобойникова, настороженно прислушиваюсь. Мой ушастый друг топает из комнаты в комнату и что-то декламирует. Ночью в квартире тихо, дикция у Лехи отличная, и я различаю каждое слово:

– … Что кажется и может быть игрою; То, что во мне, правдивей, чем игра; А это все – наряд и мишура.

«Гамлет, что ли?» – морщусь я. Представляю Лехеса, разгуливающего по квартире.

– Офигеть, – шепотом твержу я и, не отрываясь от экрана, закрепляю слои изображений и сохраняю сделанную работу на флешку.

«Завтра будет что показать», – довольно усмехаюсь я, направляясь к постели, но, прежде чем лечь, подхожу к двери и, слегка приоткрыв ее, выглядываю в коридор. Уж больно хочется посмотреть, как человек с хоботом и слоновьими ушами в паху читает Шекспира.

За два месяца до описываемых событий

– Ты в курсе, – вальяжно развалившись в кресле, говорит Ромка, мой старший брат, – восемьдесят процентов недвижимости, покупаемой для любовниц, клиенты оформляют на себя?

Брат лениво тянется к чашке с давно остывшим кофе, делает маленький глоток и морщится.

– Марина Федоровна, – басит он, сняв трубку. – Еще кофе, пожалуйста.

Он потягивается в кресле, и через тонкую ткань рубашки проступает мощная мускулатура. Я наблюдаю за поднимающейся на вдохе грудной клеткой и понимаю, что выгляжу примерно так же. Высокий рост, как у гренадера, широкие плечи и ежик светло-русых волос. Точная моя копия более раннего выпуска. Лет так на семь.