Диана Рымарь - Невеста на полставки

Резонный вопрос, а ответа снова нет. Сколько я ни старалась: работала у Габарашвили от зари до зари, потом выполняла все прихоти Энгрина – всё равно оказалась на улице без гроша в кармане. Теперь даже о картошке приходится только мечтать…

Ёжусь от холода и как никогда остро ощущаю, какая я маленькая и беспомощная.

Самое паршивое – деваться мне совершенно некуда, вот вообще. Никаких знакомых в Москве у меня нет. Тем не менее твердо знаю, что к Энгрину-старшему не вернусь. И обратно в приемную семью не поеду. Милый папочка и дядюшка обязательно найдут способ продать меня во второй раз. Спасибо, мне и первого раза хватило.

«Может, на вокзал?»

Только как туда добраться вообще без денег? Да и дороги я не знаю.

Пока размышляю над этим, замечаю, что давно не узнаю улицу, по которой иду. Не помню, куда я вообще свернула. Пытаюсь сообразить, где нахожусь, и не получается. Заблудилась! И сколько брожу, погруженная в свои мысли, тоже не знаю. Ведь у меня даже нет наручных часов. Замечаю, что прохожие попадаются всё реже. Какие-то угрюмые, и не обратишься, чтобы спросить дорогу. Хотя, что мне это даст…

Дома вокруг совсем другие, никаких элитных построек, всё какое-то старое, обшарпанное. Хуже того, на улице темнеет со страшной скоростью… и холодает. Обхватываю плечи руками, пытаюсь согреться.

– Хуже не бывает! – бурчу себе под нос.

«Откуда ты знаешь? Может, кому-то сейчас гораздо хуже, чем тебе!» – спорит со мной внутренний голос.

Сворачиваю в какой-то проулок. Дальше тупик, вдали виднеется какая-то куча тряпья и мусорные баки. Мне туда точно не надо… Поворачиваюсь, чтобы уйти, и тут замечаю, что куча тряпья начинает постанывать.

«Боже… это человек!»

На улице уже очень темно, свет от фонаря до этого проулка почти не достает. И у меня, конечно же, нет фонарика. Стоны тем временем становятся всё громче. Мне удается расслышать, что голос женский:

– Помогите!

Не могу пройти мимо крика о помощи. Решаю выяснить, что же случилось, подхожу ближе. «Куча тряпья» оказывается самой обыкновенной старушкой. Похоже, у нее что-то повреждено, встать сама она не может.

– Деточка, помоги добраться до дома! – просит она меня так жалостливо, что мое сердце сжимается. – Уже час зову, никто не подходит! Я живу совсем рядом, быстро справишься…

Не то чтобы я куда-то торопилась…

– Конечно помогу! Так и замерзнуть недолго, ведь на асфальте лежите!

Сразу кидаюсь к ней. Она хватается за мою руку, пытается встать. Бабушка, мягко говоря, не легкая, но и я не на ладан дышу. Кое-как помогаю ей подняться. Тут замечаю, что одета она ни в какое не в тряпье, просто на ней очень много всего намотано: платок, шарф, безразмерная куртка, разодранная в нескольких местах.

Она не может наступать на одну ногу, предлагаю ей передвигаться прыжками, опереться на меня, что она и делает. Если не считать пострадавшей куртки, женщина кажется вполне опрятной. Что для меня ключевое – спиртным от нее не пахнет, а вот духами немножко тянет.

«Ландыш?» – подмечаю про себя.

– Ограбили, сволочи! Сумку украли! Там вся пенсия, представляешь! Ужас какой… У тебя телефона нет? В полицию позвонить…

– Извините, я его оставила дома… – отвечаю и тут же соображаю, что квартира Энгрин никакой мне не дом. И близко нет.

– И я оставила… Может, и к лучшему! Хоть его не украли!

Пока бредем к соседнему дому – серому хмурому шестнадцатиэтажному зданию – она беспрерывно жалуется на ограбивших ее малолеток и боль в ноге.

– Может быть, позвонить в домофон? Пусть ваши домашние спустятся? – спрашиваю, когда добираемся до нужного подъезда.

– Одна я живу, – признается она нехотя. – Помоги до квартиры добраться! У нас лифт третий день не работает, до седьмого этажа ну никак не допрыгаю!

Со вздохом киваю, предвкушая «легкую» прогулку. Одно хорошо: пока вела старушку домой, хоть согрелась.

Когда оказываемся в ее квартире, вызываюсь помочь ей снять сапоги, сама она просто не в состоянии это сделать. Правая лодыжка у нее довольно прилично опухла. Помогаю ей избавиться от верхней одежды и провожаю на кухню.

– Телефон на холодильнике, достанешь? – просит она, приглаживая черные волосы с отросшими седыми корнями.

Подхожу к старенькому заляпанному холодильнику Indesit. На кухне, в принципе, не очень-то чисто, но хотя бы тараканов нет – уже плюс. Правда, пахнет какой-то затхлостью. Так пахло в доме моей бабушки, когда той стало слишком тяжело прибираться. Наверное, этой тоже тяжело. Достаю обычный кнопочный телефон, даю ей, и она вызывает полицию, потом скорую. Когда кладет трубку, обращается ко мне:

– Спасибо тебе, деточка! Ох, как ты меня выручила, а отблагодарить мне тебя нечем… Может, хочешь чаю?

Тут понимаю – хочу! Очень хочу! И вон от того печенья, которое лежит в надколотой фарфоровой вазочке, тоже не откажусь…

– Меня, кстати, Марьей Ивановной зовут! – сообщает старушка, вздыхая.

Тогда же:

Злата

Стоит мне откусить печенье, как прибывает скорая. Врачи внимательно осматривают ногу Марии Ивановны, почти сразу успокаивают – перелома нет, только сильное растяжение, но на всякий случай советуют завтра всё же сделать рентген. Рекомендуют наложить на отек холодный компресс, принять болеутоляющее, а главное – обездвижить конечность.

– Как же я теперь справлюсь… – чуть не плачет женщина, когда доктора уходят.

Мне ее искренне жаль. Ей предстоят нелегкие деньки.

Не успеваем мы что-то придумать, как появляется участковый. Дородный дядька с широкими плечами и усталым лицом. Сразу просит меня никуда не уходить, пока он меня не опросит, хотя я даже на полноценного свидетеля не тяну, ведь само происшествие не застала, лишь его последствия.

Впрочем, на улицу я не рвусь, тут гораздо теплее, да и печенье еще не закончилось. С интересом слушаю по четвертому кругу рассказ Марии Ивановны.

Пока та пишет заявление, участковый принимается опрашивать меня, и тут в квартиру буквально врывается здоровый лысый бугай. Ростом явно выше метра восьмидесяти, такой же рослый, как Энгрин-младший и его любовница-секретарь.

– Бабуля, что с тобой случилось? – гремит он на всю кухню.

При его появлении Мария Ивановна только фыркает.

– Тебя не хватало для полного счастья!

Бугай ничуть не обижается, кидается к женщине.

– Прохожу мимо твоего подъезда, вижу скорую, полицию… Что стряслось?

Мой нос почти сразу улавливает исходящий от него запах курева и алкоголя, хотя на вид вроде трезвый.

Хозяйка квартиры вместе с участковым вводят его в курс дела. К концу рассказа лицо внучка становится кислее квашеной капусты.