Эстель Маскейм - Темная сторона Кая

Надо же, услышал.

– Да. И очень даже отвязной. – Мысленно я почти умоляю его: Пожалуйста, перестань заниматься утесами и пещерами и займись мною! Мне отчаянно нужно, чтобы он остановил меня. Чтобы как-то реагировал на меня. Чтобы сделал что-то нормальное.

– Это хорошо. Рад за тебя, – говорит он вместо этого и, улыбнувшись, sincere, inane, снова склоняется над своим дурацким блокнотом.

Смотрю на него и не верю своим глазам.

Вид у отца такой, будто он уже забыл, когда в последний раз принимал душ. Пахнет от него соответственно. Грязные волосы всклокочены и раз за разом лезут ему в глаза. Не брился он, наверно, недели две, и щетину уже можно назвать бородой, разросшейся чуть ли не на все горло. И почему только я раньше не замечала, как сильно он похудел? Сколько фунтов он потерял? Застиранная, с обтрепавшимися манжетами рубашка висит на изнуренном теле, как балахон. Я уже не помню, когда он покупал себе новые джинсы или ходил в парикмахерскую.

Отец ушел так далеко, так заблудился в собственной голове, что словно и не замечает меня больше. Я для него – пустое место. Сколько раз за последний год я не приходила домой на ночь, и даже когда он понятия не имел, где я, это не могло вывести его из сумрачного мира и обратить на меня внимание. Стискиваю зубы, сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладонь, выхожу из кухни и поднимаюсь в свою комнату. Знаю, что веду себя вызывающе, но он и этого не замечает.

Тру виски и бросаю в угол пакет с грязной одеждой. Постель застлана – со вчерашнего утра. Из комнаты Кеннеди доносится сладкий голос Джастина Бибера. Я-то думала, Бибер давно уже не в тренде, но нет, только не для Кеннеди. Выхожу в коридор, толкаю дверь в ее комнату и, не постучавшись, переступаю порог. Стучаться у нас не принято. Мы же сестры . Мы вместе, пока мне не исполнилось лет, наверно, восемь, принимали ванну, так что друг с дружкой не стесняемся.

Кеннеди сидит у туалетного столика, красит ногти красным лаком под точечным светильником. На подоконнике спит, свернувшись, Табби, наша полосатая кошка. Сестру она обожает, а вот меня по какой-то неведомой причине презирает. Кеннеди подпевает Биберу, но, заметив меня, умолкает и поднимает голову. В первую секунду она как будто даже удивлена.

Я тоже.

Падаю со стоном на кровать, вытягиваюсь на животе и подтаскиваю подушку.

– Если папа еще раз заговорит со мной про Ирландию, говорю тебе – я уйду из дома. Ты со мной?

Кеннеди понимающе улыбается через плечо и продолжает красить ногти. Даже музыку приглушить не потрудилась.

– Где была всю ночь? – спрашивает она, и в ее голосе я улавливаю как любопытство, так и сомнение. Что ж, по крайней мере, хоть кому-то в этом доме небезразлично, жива ли я еще или валяюсь холодная и мертвая в какой-нибудь канаве. Пусть даже этот кто-то моя младшая сестренка. Ей всего лишь четырнадцать, но она просто невероятно сообразительная для своего возраста.

– На вечеринке.

– И? – не отстает Кеннеди и, сунув кисточку в пузырек, поворачивается лицом ко мне. – Целовалась с кем-нибудь? – Она смотрит на меня большими глазами, потому что уже знает ответ.

– С Харрисоном Бойдом. Снова. – Напрямую о Харрисоне я ей не говорила, но она и так знает, что последние два месяца я кручу с ним. Какие секреты могут быть в школе? Слухи разлетаются здесь мгновенно.

– Уууууууу, – визжит она, как будто нас с Харрисоном что-то ждет впереди. Чепуха. Ждет нас только то, что каждый из нас пополнит список «бывших» другого.

В кармане гудит телефон. Я достаю его, и грудь немножко сжимается – на экране высвечивается имя Харрисона. Ну, конечно.

– На тебе. Наверно, сама и вызвала.

Только проснулся а уже думаю о тебе. Вечеринка была класс. Не хочешь повторить как-нибудь? У меня дома. Дам знать, когда предки уснут.

– Вызвала, чтобы сказать что? – спрашивает Кеннеди. Судя по тому, как горят у нее глаза, она надеется, что Харрисон вот-вот объявит о своей вечной и неодолимой любви ко мне или о чем-то в таком же духе. Сестра у меня безнадежно отравлена романтикой с самого раннего детства, а все благодаря увлечению Синдереллой. В ее представлении каждый улыбнувшийся мне парень – мой потенциальный жених.

– Хочет встретиться вечером, – говорю я, но не упоминаю об остальном. Есть вещи, говорить о которых с младшей сестрой я не могу, и одна из них – это то, чем мы с Харрисоном занимаемся за закрытыми дверями. Ни-ни.

Она сверлит меня взглядом.

– Так ты с ним встретишься?

– Да, но только для того, чтобы все закончить. – Я пишу ответ, царапая ногтями по экрану. Ответ короткий и простой: Может, просто прокатимся?

– Что? – Кеннеди вскидывается, явно возмущенная моим решением. – Да ты что? Он же такой офигенно крутой! А кроме того, если вы будете вместе, ты сможешь свести меня с его братом. И мы ходили бы на двойные свидания. И вместе поехали бы на каникулах на Багамы. – Взгляд ее уходит вдаль, воображение погружается в невинные фантазии. Я все еще держу телефон в руке, смотрю на экран, покусываю губу и жду ответа от Харрисона. Поймет ли он по моему сообщению, что что-то случилось, что я не проявляю обычной пылкости.

– Ты права, парень он крутой, но следи за языком. – Я бросаю на сестру укоризненный взгляд. – И потом ты еще слишком мала, чтобы встречаться с кем-то.

Кеннеди закатывает глаза и дует на свежекрашенные ногти.

– Ладно, папочка.

Ирония здесь в том, что отец никогда бы не упрекнул ее за случайно брошенное крепкое словечко. И дело не только в этом, а и в том, что по меньшей мере два последних года я взяла на себя все родительские обязанности. Не кому-то, а мне пришлось бежать за целую милю в аптеку за гигиеническими прокладками, когда у сестры случились первые месячные и она в истерике спряталась в ванной. И я же отправилась с ней в «Таргет» за учебными принадлежностями и обновками перед началом первого учебного года в средней школе. Я обнимала и утешала Кеннеди после ее первой романтической трагедии, когда она вбила себе в голову, что уже никогда-никогда не будет снова счастлива. Я убеждала ее в обратном, хотя и знала, что мы обе навсегда остаемся с разбитым сердцем. И вовсе не из-за мальчиков.

Мама умерла, а папа, хотя и присутствовал в доме физически, эмоционально сошел на ноль.

Кеннеди поворачивается к зеркалу, внимательно изучает ногти, проверяет, не осталось ли пятен. Она не знает, но после смерти мамы я дала себе обещание, что всегда, что бы ни случилось, буду оберегать и защищать сестру. Больше это делать некому.

Снова гудит телефон.

Мне нравится ход твоих мыслей… Заеду в девять.

– Пап, я ухожу.

Короткий взгляд через плечо. Он стоит на кухне. На столе открытый ноутбук, на плите кастрюлька с лапшой. Каждый раз, когда он смотрит на меня, я вижу полную пустоту во взгляде.