Юлия Еленина - Время расплаты

Примерно десять шагов, но я физически ощущал ее. Еще шаг – у меня сорвет башню. Я не стану спрашивать, почему все так случилось, какого черта он уехала и даже не позвонила… Не стану спрашивать ни о чем. Я возьму и трахну ее прямо сейчас, чтобы проверить, насколько погряз в этом и есть ли границы у моей одержимости.

Черт возьми! Я только пытался абстрагироваться, а сейчас думаю о сексе?

Она мешала мне быть рациональным. Ее присутствие – яд. Она моя, бля, хроническая болезнь с начавшимся рецидивом.

Ничего, разберемся.

– Женя…

И снова этот голос, эта интонация.

Я боялся, черт возьми, так, что все внутренности скручивались до спазмов. Боялся, что не смогу противиться этому притяжению. Как блядская собачья верность. Хатико недоделанный…

Вложив во взгляд все показное безразличие, на которое был способен, посмотрел ей в упор в глаза, когда она сделала еще шаг ко мне. Мне надо было остановить ее. Ни шагу больше.

– Ну?.. – спросил я, сложив руки на груди.

Растерялась. Моргнула, щекой дернула. А чего ты хотела, дорогая? Что я преданно расстелюсь у твоих ног?

– Женя… – снова повторила она.

– Слушай, это приятно, что ты помнишь, как меня зовут, но я понятия не имею, о чем нам с тобой сейчас разговаривать. Так что я, наверное, поеду.

Снова несколько раз моргнула, но собралась, вздернув подбородок. Ага, никаких сопливых романтических объятий после долгой разлуки.

– Почему ты бросил меня?

Вопрос был как пощечина. Какого лешего?.. Лучшая защита – нападение? Или она себя убедила в том, что я ее бросил, и поверила в это?

– Это я уехал в другую страну? Я в двадцать первом веке ни разу не позвонил? Не перекладывай с больной головы на здоровую.

– У меня не было номера, все осталось в отцовской квартире в Нью-Йорке, – едва слышно ответила она.

– Ага, и все рейсы из Штатов отменили, да?

– Я не могла сразу вернуться.

Пора остановиться, иначе все вопросы, которые мучили меня тринадцать лет, выльются ядерным взрывом. Теперь это неважно. Я смирился и сейчас не хотел вскрывать чертов абсцесс.

– Мне все равно, – медленно, растягивая слова, сказал я. – Мы встречались давно и недолго, потом наши пути разошлись. В принципе, ничего необычного.

Я с такой непоколебимостью нес эту чушь, а она верила. Видно было, что верила.

Пора заканчивать этот разговор. Я столько лет хотел поговорить с ней, вытрясти все ответы, но, глядя сейчас в эти несчастные глаза, не мог найти слов. Вернее, находил, но не те. Мне даже на секунду показалось, что каждое слово резало ее без ножа.

Ни черта! Мне будет еще хуже. Я знал, что заплачу за то, что сказал, бессонными ночами, когда буду прокручивать эти фразы в голове и думать, что могло бы быть по-другому. Но сейчас я испытывал какое-то удовольствие, перемешанное с горечью. Если она хоть на секунду почувствовала то, с чем я жил день за днем, месяц за месяцем, год за годом, возможно, мы квиты.

Ну и почему она молчит?

Лучше бы назвала сволочью, козлом или еще кем-нибудь. А так все равно как будто оставляет что-то между нами незавершенным. Какая-то недосказанность так и продолжает висеть, словно не отдаляя, а привязывая нас друг к другу.

Уйти, уехать, забыть…

Черт, а не могу и шага сделать.

– Значит, ничего?

Неопределенный вопрос, но я понял ее. Даже без слов всегда понимал. И нет, не ничего, а всё.

Она была для меня всем.

– Лиля, забудь о деле Елизаровой и уезжай.

Я отлепился от дверного косяка и направился к выходу.

Уйти, уехать, забыть… Главное – не обернуться.

И это будут последние слова, которые я ей скажу?

– Ты не уходишь, Женя, – донеслось мне в спину, – ты сбегаешь. От чего?

От того, что ты имеешь слишком большую власть надо мной.

– А может, куда? – спросил я, остановившись, но не обернувшись.

– Сомневаюсь.

Почему я не уходил? Почему дождался, пока ее рука ляжет на мою спину? Это прикосновение было болезненным и приятным одновременно даже через ткань куртки. Я позволяю ей загонять меня в сети.

Нет уж…

Развернувшись, я перехватил ее руку, сжав запястье.

– Чего ты добиваешься?

Она поморщилась, но не пыталась освободиться из моей хватки. Охренеть, чувствую себя наркоманом. Я дотронулся до нее, ее дыхание щекотало шею, запах кружил голову… Да твою мать!

Я перевел взгляд на ее губы…

Не делай этого, идиот! Не делай!

– Хочу понять, – ответила она.

– Не надо ворошить прошлое, потому что можно много дерьма раскопать.

И тут она свободную руку запустила под мою расстегнутую куртку, привстала на цыпочки и прикоснулась своими губами к моим. Я настолько охренел, что даже не пошевелился.

С какой-то маниакальной одержимостью я наслаждался этими секундами. Я даже, кажется, понял, как себя чувствует человек в пустыне, получивший глоток холодной воды.

Пара секунд, когда я позволил себе дать слабину. Пара секунд – и я готов забыть все. А потом что? Снова пучина безысходности и только воспоминания о том, что я когда-то был счастлив?

Отпустил ее руку и сделал шаг назад.

– Убедилась, что ничего? Уезжай, Лиля.

Это был не он.

Родное лицо, знакомый голос и… Такой чужой человек. Как будто что-то внутри него умерло или изменилось. И я не могла понять, что именно. Не хватало былой жизни в его глазах, того огня, в котором хотелось сгореть.

Его отчужденность била по мне хлыстом, его взгляд парализовывал. Он воздвиг стену, которую мне не разбить.

Я, наверное, полная дура, если думала, что ничего не изменилось, что над нашими чувствами не властно ни время, ни расстояние. Нет, все по-другому. Даже не по-другому, а никак.

«Убедилась, что ничего?»

Так вот просто. Тогда почему возникло впечатление, что убедить в этом он хотел в первую очередь себя, а не меня? Специалист по изучению поведения недоверчиво качал головой. Но женщина, обычная женщина была раздавлена.

«Уезжай, Лиля».

Нет. Больше никогда и никогда не станет за меня решать, куда и когда мне ехать. И снова наблюдательный ученый поднял во мне голову. Эти слова не несли смысл: «Уезжай, потому что я не хочу тебя видеть». Тут было что-то другое.

Но тогда, когда он стоял передо мной, я не могла анализировать.

Это сейчас, сидя в кабинете Арсена, включила мозги.

Кстати, а зачем отец интересовался расстройствами мышления?

Мысли потекли в другое русло. Это нормально. Я привыкла к этой особенности: когда моя психика защищалась от травмы, в голове поворачивался рычаг. Я начинала думать о совершенно других вещах, чтобы не сойти с ума.

«Не лезь в дело Елизаровой».

Значит, он знает, а следовательно… Сам не оставил это дело? Но оно же закрыто, хотя логическая цепочка выстраивается как раз в пользу того, что закрыто не значит забыто.