Татьяна Тронина - Страсти по рыжей фурии

Однажды на репетиции одного из наших спектаклей появился титулованный режиссер, долгое время преподававший за границей и теперь немного подзабытый. Но я его сразу узнала по лысине и огромным кавалерийским усам – как раз накануне смотрела передачу о кино. Он долго болтал с нашим, краем глаза наблюдая за тем, что творилось на сцене. Мы пытались поставить пьесу по Куприну. Я, естественно, получила роль Олеси...

Через несколько дней режиссер позвонил мне домой и предложил сыграть роль в его новом фильме. Нормальная актриса, наверное, должна была обрадоваться такому предложению, а я затосковала, впала в уныние.

– А получится? – вяло спросила я. – У меня ведь специфическое амплуа...

– Да ерунда все это, – успокоил меня режиссер, вместо «ерунды» произнеся совсем другое слово, – мне типаж твой очень понравился. Колоритная ты девка, скажу я тебе...

Я согласилась, хотя точно знала, что опозорюсь. Мне прислали сценарий, который, по нынешним временам, оказался весьма недурен, кроме того, я успешно прошла пробы, других конкурентов у меня не оказалось. Правда, я никак не могла предположить, что придется работать в весьма специфических условиях. Я в таких еще не работала.

Проще говоря, съемки фильма оказались настоящим адом.

Сюжет был довольно прост и, по нынешним временам, даже тенденциозен – Белоруссия, Полесские леса, коллективизация, брат на брата... Словом, история переосмысливалась заново.

Полесье не Полесье, но всю нашу съемочную группу завезли в жутко глухие места, где не было ни одного намека на цивилизацию и до ближайшего райцентра в случае надобности приходилось добираться часа два на старом «уазике» (фильм-то был малобюджетным). Мы жили в ветхих вагончиках, умывались водой из колодца, пухли от укусов невероятного количества комаров, но режиссер был в полном восторге от натуры. Пока он жил в ухоженной Англии, а потом в чинной Германии, очень отвык от российских диких просторов.

Другие актеры довольно терпеливо переносили весь этот кошмар. Я же, вероятно, по избалованности своей и недостатку опыта, была в ужасе. И непременно бы сбежала, если б знала, в какую сторону.

Мою героиню по ходу сюжета несколько раз пытались изнасиловать то красные, то белые, а в перерывах страстно хотел убить какой-то полоумный деревенский дядька. Близкие родственники ее били, заставляли заниматься тяжелым сельским трудом... Правда, моя героиня тоже была не лыком шита – дядьку она убила сама, красных с белыми оставила с носом, а от работы отсиживалась на болотах. Полный мрак.

Я ходила с утра до вечера в драной ветоши, которую и одеждой-то назвать стыдно даже для времен коллективизации, да еще для убедительности вымазанная болотной грязью. Перед каждой съемкой мне делали колтун из волос на голове.

Привыкшая к городским удобствам чистюля, я едва не умерла от отсутствия ванны и чистого белья. Иногда мне просто не хватало сил смыть с себя вечером грязь, я плакала и проклинала все на свете, каждый день мечтая о Москве, о Мите и моей хорошенькой квартирке. Я утешала себя только тем, что роль у меня второстепенная, что главной героине еще хуже, поскольку ей не удалось-таки отбиться от белых.

Целый месяц мы проторчали в этой глуши, а потом вернулись в Москву и доснимали оставшиеся сцены в павильоне. Фильм еще не был закончен, а я уже дала себе слово больше никогда не связываться с кино... Только театр!

В мое отсутствие Митя жил у меня дома, ухаживал за Луи, который к моему возвращению превратился в огромное, очень флегматичное существо, больше похожее на свинью, чем на молодого кота.

– Как же ты долго, – с тоской произнес Митя, когда мы отмечали мое возвращение. – Еще чуть-чуть – и я бы умер без тебя.

– Что, правда? Как чудовище в «Аленьком цветочке»?

– Ты считаешь меня чудовищем? – немного обиделся он. Митя был самолюбив, впрочем, как и все остальные мужчины в мире. – К тебе там никто не приставал?

– Нет. Я была такой чумазой, что ко мне и подойти близко было страшно.

– А говорят, все эти режиссеры и прочая богема – страшно порочные люди, для них чем хуже, тем лучше...

– Митя, я ведь тоже в некотором роде богема...

– А тебе кто-нибудь там понравился?

– Никто.

– Этот актер, что сыграл главного героя, – очень стильный мужчина...

– Митя, с нами была его жена, которая играла Марийку, главную героиню то есть, она к нему никого на пушечный выстрел не подпускала. Даже если бы я захотела добиться взаимности у этого слюнявого манерного хлыща, у меня бы все равно ничего не получилось – Марийка бы глаза выцарапала! Кстати, ты же знаешь мои принципы – ничего общего с коллегами...

Он не был ревнивым, но, по-моему, мысль о том, что я могу полюбить еще кого-нибудь, доставляла ему мучительную боль, и я, будучи в душе человеком милосердным, старалась развеять все его страхи. Не могла же я ему сказать, что актер Коломийцев был страшным бабником, не пропускавшим ни одной юбки, – даже жена на него давно рукой махнула, смотрела на все его похождения сквозь пальцы, – и что в свободное время в той глуши было совершенно нечего делать, только водку пить да амуры крутить. Я, конечно, мужественно держалась, но пару раз пришлось целоваться с Коломийцевым в стогу сена, под леденящий сердце комариный писк...

Поздней осенью фильм вышел в прокат и имел неожиданный успех. «Багровый туман» – так он назывался – очень хвалила критика, его собирались даже представить на очередном кинофестивале как лучшую картину года. Странно, я совсем не ожидала, что из всей этой грязи, слез, комариных укусов, отсутствия удобств, истерик главной героини и солдатского мата режиссера выйдет что-то стоящее. Но, оказывается, вышло – получился довольно милый лирический фильм с большой долей комедийного элемента. Актер Коломийцев еще громче прославился. Мне звонили какие-то люди, поздравляли, что было для меня удивительно – роль моя казалась мне не такой объемной и не такой заметной, но, видимо, в ней что-то было.

И настал час в моей жизни, когда я вдруг почувствовала, что окончательно избавилась от призраков детства – меня не мучили больше комплексы, я бесповоротно осознала, что красива, что, как и все, достойна счастья, меня любят и не надо больше никому ничего доказывать. Я проснулась ночью посреди густых зимних сумерек – рядом мирно спал Митя, а в ногах, свернувшись в клубок, общительный оранжевый кот по имени Луи... Чем не идиллия, не уютная картинка счастливой семейной жизни! За окном тихо падал снег – казалось, что где-то там, по заснеженным глухим тропам, где снимался летом «Багровый туман» и бессовестный женолюб Коломийцев целовал в стогу сена рыжую, веснушчатую и чумазую Фроську (так звали мою героиню), идет неторопливо пожилой мужичок с длинной седой бородой в красном тулупчике, перекинув через плечо мешок. А в мешке у него – сюрпризы и подарки для всех тех, кто ждет его в городе. Одним он подарит богатство, другим счастье, третьим любовь... Я была уверена, что, кроме этих добрых подношений, без которых и не представляется Новый год, ничего у него в мешке нет. Только хорошее – так представилось мне той тихой снежной ночью, в тепле толстого верблюжьего одеяла, рядом с тихо посапывающим мужчиной, который без меня даже своей жизни не представлял. Я была известна, появились перспективы...