Филлис Уитни - Бирюзовая маска

— Хуан Кордова просил принести ему этот ящик, — сказала я им. — Я не знала, что в нем.

Элеанора слегка присвистнула, взглянув на Пола. Затем завернула кинжал и, закрыв ящик, передала его мне.

— Я полагаю, ты должна отдать это ему, — сказала она. — Но все это мне совсем не нравится.

Пока мы шли к двери, Пол поддерживал меня под руку, Элеанора пошла вперед, чтобы открыть машину. Мне помогли сесть на заднее сидение, где я забилась в угол. Без приключений мы добрались до дома и ни о чем больше не говорили. Приятно было дышать свежим ночным воздухом, возможно, благодаря которому острая боль, пронзавшая мою голову, постепенно стала затихать. Я даже не пыталась ни о чем думать.

Когда мы доехали до дома, Пол и Элеанора на переднем сиденье о чем-то начали перешептываться. Затем Пол помог мне выйти и некоторое время смотрел, в состоянии ли я идти сама. Затем он быстро пожелал нам спокойной ночи и направился через двор к своей двери, а Элеанора взяла меня за руку и провела через дверь гостиной.

— Тебя проводить в твою комнату? — спросила она.

Я отрицательно покачала головой:

— Не сейчас. Сначала я собираюсь повидаться с Хуаном. Он просил зайти к нему, как только я вернусь.

Мгновение казалось, что Элеанора хочет сказать что-то еще — возможно, попросить меня молчать или спросить, что я слышала из ее беседы с Полом — но, должно быть, она поняла, что из этого ничего хорошего не получится, поэтому она пожала плечами и слегка поморщилась.

— Я пойду схожу за Кларитой. Она посмотрит твою шишку.

Я хотела попросить ее не беспокоиться, но она уже ушла, и я с облегчением отправилась в дедушкин кабинет. Мне не хотелось никаких длинных объяснений. Мне хотелось только спокойно сесть в своей комнате и попытаться прийти в себя. Но здесь мне никто не мог помочь — мне придется встретиться с Хуаном Кордова.

Поджидая меня, он лежал на кушетке.

— Я принесла ящик, — сказала я и передала его ему в руки.

Он сел, почти лаская руками ящик, его пальцы нежно скользнули по его резной крышке.

— Я знаю, что в нем, — сказала я. — Зачем вам нужен этот кинжал?

Он издал звук, который выдал его раздражение, и открыл ящик. Очень осторожно он развернул то, что было внутри, и взялся за рукоятку, забыв на время обо мне и полностью погрузившись в созерцание того, как свет играет на лезвии кинжала.

— Нет стали лучшей, чем из Толедо, — пробормотал он. — И рукоятка тоже из прекрасной стали. Я купил это сам много лет тому назад.

— Почему вы захотели, чтобы я принесла его вам? — настаивала я.

С внезапностью, которая меня очень удивила, он бросил кинжал на диван.

— Я не хочу лежать здесь, беззащитный и беспомощный. Но я велел тебе не открывать ящик, Аманда.

— Я не открывала его, — сказала я. — Это сделала Элеанора. И я рассказала ему, что она и Пол были в магазине, явно для того, чтобы вернуть вещи «Кающегося грешника» на место, и что я попыталась незамеченной выбраться наружу, когда внезапно меня ударили по голове.

После моего рассказа он долго молчал, не отрывая взгляда от противоположной стены. Когда он заговорил, на лице его отразилось отчаяние.

— Что мне делать? Где мне держать свое завещание? Кто из них сделал это, Аманда?

— Я не знаю, сделал ли это кто-то из них, — сказала я.

— Но кто еще мог быть в магазине? Аманда, у тебя уже нет выбора. Тебе небезопасно быть в этом доме.

— Потому что тот, кто убил мою мать, боится меня?

Он поперхнулся.

— Никто не убивал Дору. Она умерла по собственной воле. Застрелив Керка Ландерса.

— Вы верите в то, во что хотите верить! — вскричала я. — Ваше упрямство просто удивительно.

С болью в глазах он взглянул на меня, но когда я собралась продолжать, Кларита в сильном волнении ворвалась в комнату. Она снова была в черном, единственным ее украшением была золотая сережка, висевшая в одном ухе.

— Что это, Аманда? Мой отец сказал мне о том, как глупо с его стороны было посылать тебя в магазин с поручением в столь поздний час. И вот тебе опять причинили боль. И я полагаю, ты пришла к нему выплакаться!

— Достаточно, — резко сказал Хуан. — Я хочу знать все, что происходит. У вас от меня не должно быть никаких секретов.

— Не пора ли вам обратиться в полицию? — спросила я.

Оба, и Хуан, и Кларита, при этих словах запротестовали.

— Я не хочу, чтобы о наших несчастьях писалось в газетах, — убеждая меня, сказал Хуан. — Мы уже прошли через это.

Кларита, соглашаясь с ним, наклонила голову.

— Пойдем со мной, Аманда, и я при хорошем свете посмотрю твой синяк. Твою рану необходимо промыть и, возможно, перевязать.

— Иди с ней, — сказал Хуан. — Мы поговорим еще с тобой завтра до того, как ты отправишься домой.

— Именно отныне это — мой дом, негостеприимный, каким он и хочет казаться, — сказала я и вышла вслед за Кларитой.

Она провела меня в ванную комнату и открыла аптечку: она не могла сдержать раздражения. Доставая лекарства и осматривая мой затылок, она почти кричала в гневе:

— Почему ты попадаешь туда, где тебе не следует быть? Почему везде с тобой что-то происходит? Тебя убьют, если ты будешь продолжать в том же духе. Ты должна внимательно следить за моим отцом и уехать из Санта-Фе завтра же.

— Кто же все-таки хочет убить меня, тетя Кларита? — мягко спросила я.

Грубым движением она приклеила пластырь к ране, и, должно быть, от подобного прикосновения лопнула кожа.

— Не задавай вопросов. Закрой глаза. Заткни уши. Не шевелись, пока не уедешь.

— Что вы сделали со страницами из дневника, тетя Кларита?

И опять она грубо ткнула меня в голову.

— Не знаю, о чем ты говоришь. Стой спокойно. Я должна зафиксировать повязку.

Я отстранилась от нее, совершенно не желая иметь забинтованную голову: рана совсем небольшая.

Она снова дала волю раздражению, но все-таки спросила:

— Он сказал мне, что послал тебя в магазин. Что он просил ему принести?

— Вам лучше спросить об этом у него, — сказала я. — Или у Элеаноры. Она знает.

Кларита слегка подтолкнула меня к выходу.

— Элеанора ошибается. А сейчас пора спать. Я дам тебе кое-что, чтобы ты скорее заснула.

— Возможно, мне лучше не спать, — сказала я, хотя и взяла у нее таблетки.

— Как хочешь, — сказала она.

Я направилась к двери и оставила ее убирать бутылочки и бинты, но в дверях снова к ней повернулась.

— Тетя Кларита, где вы потеряли золотую сережку?

Она подняла руки к ушам, и я поняла, что она не заметила, что потеряла одну из сережек.

— Я уже начала раздеваться, — сказала она. — Я не выходила из дома, так что, несомненно, она на моем туалетном столике.

— Несомненно, — сказала я и вышла из комнаты, а на лице ее появилось такое выражение, которое мне совсем не понравилось.