Татьяна Веденская - Вся правда

– Метро там, – дернул меня в сто тридцать пятый раз за рукав Мишка.

– Мы к тебе едем?

– Да, не останавливайся. Тут слишком много всякой швали.

– А с кем ты живешь? – запоздало поинтересовалась я.

– С родителями.

– С кем? – вот это номер. Исхитриться отделаться от свекрови, чтобы потом огрести сразу же и свекровь, и свекра в придачу – это в моем стиле. Не люблю, чтоб было легко.

– А как же мы им все объясним?

– Не волнуйся. Они все про тебя знают. И ждут.

– Серьезно? – посмотрела я в его простодушные глаза.

– Они очень, очень хорошие. И наверняка тебя полюбят, – заверил меня он. Ага, как же. Полюбят они меня, все бросят и примутся любить неземною любовью. Спаси Господи от такой любви, видали мы такое. Эх…Настроение мое упало. И вообще у меня все упало. Мишкин дом на Водном Стадионе остался прежним. Если честно, меня прилично потрясывало от воспоминаний. Все-таки я ехала в знакомом метро, шла по знакомым переходам. Вот здесь я столько раз покупала мороженое, а там удобная лавочка. Водный Стадион, магазин загадочного рыболова с охотником, автобус. Действительность наваливалась на меня слишком быстро, я не успевала за ней, у меня кружилась голова. Олеся сидела на Мишиных руках. У нас не было коляски, Мишка наотрез отказался тащить в Москву гроб на колесиках, который перемещал Олеську с места на место.

– Купим новую. Девочка выросла, ей подойдет прогулочная.

– Ты прям заправский папаша.

– А мне теперь им и надо быть, – кивал он. Так что Мишка пер практически все: вещи – свои, мои, Леськины, саму Леську, меня, так как я поминутно норовила потеряться и тормозила. На подходе к пятиэтажке, в недрах которой содержалась девятиметровая комната, в которой отныне мне предстоит проживать, меня заклинило совсем и Мишке пришлось отпаивать меня пивом. Для храбрости, так сказать. После этого я несколько подуспокоилась, но стала волноваться на тему того, что от меня несет пивом. Мишке пришлось искать мятные конфеты и честно втягивать воздух около моего рта.

– Воняет?

– Совсем нет.

– Врешь ты все. Дай еще пастилку.

– Сколько можно? Ночь на дворе. Олесю пожалей.

– Мне страшно.

– Я тебя уверяю, что в обиду не дам. Да они вообще спят давно. Уже двенадцать часов! – наконец и я, и он пришли к компромиссу. Мы пошли к нему, тихо пробрались в комнату, а родителям он сказал, что мы с дочкой слишком устали после дороги и познакомимся с ними только завтра. И казнь была если не отменена, то, по крайней мере, отсрочена.

– Как же ты, деточка, такое выдержала?

– Какое?

– Ну… Муж – убийца. Страшно же.

– В общем, да… – неуверенно промямлила я. Мы сидели на диване в маленькой гостиной и вели светскую беседу. Мишина мама, Светлана Владимировна, женщина тактичная, старалась как могла не задеть мои чувства, и от этого, наверное, делала только хуже.

– Ну, ничего. Теперь все наладится. Какие вы все-таки молодцы, что приехали.

– А давайте-ка мы рванем завтра в парк на аттракционы? – подал голос папаша. За весь день он еще не проронил ни словечка. Только пожирал меня взглядом, стараясь отыскать на теле и в выражении моего лица признаки прогрессирующей наркомании.

– Отличная идея, – одобрил Мишка.

– Можно. Почему нет? – вяло кивнула я. Семейный уик-энд, что может быть лучше?

– Ты как чувствуешь себя? Все в порядке? – склонился надо мной заботливый Потапов.

– Нормально. Устала что-то.

– Может, хочешь пройтись?

– Ага, – согласилась я. Внезапно я и вправду почувствовала желание выйти на воздух. Все в Мишкиной квартире было маленьким. Шестиметровая кухонька, десятиметровая комната, где рядом с Олеськиной кроваткой (в оригинале, Мишкина облупленная старенькая кушетка) с трудом поместился наш с ним диванчик, где мы предавались страсти, стараясь не слишком ритмично стучать в стену, за которой спали его родители. Такие диванчики издевательски именуются полутораспальными. Именно мне и пришлось стать этим получеловеком, так как Мишка, при всех его великолепных дневных достоинствах, посреди ночи раскладывался поперек пространства и принимался оглушительно храпеть.

– Перевернись, – шипела я ему на ухо и пыталась зарыться в подушку. Но на каком бы боку не отключался Мишаня, ситуация не менялась. Спать с ним было невозможно. Однако, помня «все то добро», я не считала возможным быть стервой. Терпение и труд все перетрут. Меньше спишь, имеешь больше времени.

– Идите-идите, – защебетала мамуля. Новая свекровь отличалась от старой примерно как сахарная вата отличается от горчицы. И то, и другое достаточно противно. И тем, и другим можно заляпаться. Но только сахарная вата считает себя гораздо более приятной на вкус. Вот Светлана Владимировна и считала. Она варила жирные супы в огромных кастрюлях, набивала холодильник котлетами и искренне считала, что я счастлива, раз попала в дом к таким чудесным людям.

– О чем ты думаешь? – спросил меня Михаил, когда мы вышли.

– Ни о чем.

– Ты так поспешно ушла. Олесю не взяла. Что с тобой?

– Ничего, – дернула я плечами. Не рассказывать же ему, что мне душно среди его добродушной родни. И не потому, что они мне неприятны. Они мне приятны, в том-то все и дело. Это-то и плохо, что они – очень хорошие люди. На самом деле. И действительно приняли меня как родную. Я живу в их малюсеньком доме уже два месяца, а они продолжают кормить и поить меня, сидят с Олесей, покупают мне одежду и боятся сказать лишнее слово. А все потому, что «Мишенька же ее любит!».

– Хочешь, пойдем в кино?

– Нет, – буркнула я.

– У тебя плохое настроение? Может, вернемся домой?

– Ты иди, я хочу погулять одна. Не возражаешь?

– Конечно, – соглашался он. Так заканчивались практически все наши прогулки. Интересно, что он думал? Я видела по его лицу, что он строит свои версии относительно моего поведения.

– Наверное, ей тяжело без общения с людьми ее круга.

– Возможно, ее тянет обратно.

– Не дай Бог, она снова хочет этой дряни… – И тому подобные версии. Что ж, все может быть. Хотя нет. В Москве было хорошо, мне практически ничего не было нужно. И вот только одно – необходимость во всем зависеть от этих милых людей, необходимость лгать им. От этого мне становилось тошно и противно. Живя с Лексом, я была гораздо честнее.

– Миша, я тебя не люблю. Прости. Но если ты не против, продолжай тратить на меня свои деньги, время и силы. – Нет, такое я ему сказать не могла. Поэтому каждый вечер на вопрос:

– Ты меня любишь? – я отвечала, отвернувшись к окну:

– Ну, конечно. А как же иначе. – И снова, снова и снова оканчивала день в его объятиях.

Интересно, депрессия навсегда останется составляющей частью моей жизни? Основной ее частью. Этим вопросом я задавалась постоянно. В одну реку не войти дважды, старая истина, которая открылась мне теперь с новой стороны. Но что же мне делать? Как жить? Куда девать глаза, когда мой неуклюжий любовник выпрашивает для себя милости. Нежный, заботливый. Преданный и надежный. Можно ли это все оставить? Смогу ли я обойтись в жизни только этим. Имею ли я право оставить для него такой удел – жить нелюбимым с любимой, любящим с равнодушной? Терзания и муки. Как надоело! Я уходила гулять, забиралась все дальше и дальше, пытаясь заполнить свои дни еще чем-то кроме созерцания собственной подлости. И наконец добралась таки до Китай-города. Родное пристанище бродяг.