Полина Рей - Пампушка для злого босса

– Скажите, Алексей Николаевич, – мне всё же удаётся совладать с собой, и я смотрю на сидящего рядом Казанского с вежливым, как мне хочется надеяться, интересом, – вам же этого желается только по причине того, что я не одинока?

– Не только. Вернее, это меня подстёгивает, но я хотел бы тебя даже если бы у тебя не было так называемого жениха.

– Не так называемого, а весьма конкретного.

– Перестань. Мы оба знаем правду.

Не знаю, что там подразумевает под правдой Казанский, но собираюсь стоять на своей придумке до победного. Потому что сейчас добровольно отправляться в его постель я не желаю ни при каких обстоятельствах.

– Это ваше дело, что вы там знаете, – пожимаю плечами, отводя взгляд от лица Алексея.

– И всё же… Я прошу о немногом.

– О чём именно? Раздвинуть перед вами ноги потому, что вы мой босс и можете отдавать мне указания?

– Было бы неплохо, но нет, – ухмыляясь, отвечает Казанский. После чего во мгновение ока становится серьёзным, но следующие слова, которые произносит, больше похожи на шутку: – Дай мне несколько дней, не отказывайся от того, чтобы я за тобой поухаживал. И ты поймёшь, что ты для меня особенная.

Наверное, будь я не настолько здравомыслящей – что рядом с Алексеем регулярно ставится под сомнение – я бы тут же согласилась. Слышать такое от Казанского – это что-то запредельное по ощущениям, вот только я знаю, что правды в этом признании ровно столько же, сколько в моём скором обретении звучной фамилии Тупикина. Но наряду с желанием запрокинуть голову и расхохотаться, во мне просыпается ещё и чисто женское любопытство. Интересно, что именно Казанский собирается делать, чтобы у меня возникло ощущение вот этой исключительности? И сколько женщин до меня считали себя таковыми для Алексея? И где вообще сейчас эти «особенные женщины босса»?

– Ну я же сказала, что не одинока…

– Вера…

– Ну, что? – не удержавшись от улыбки, уточняю я. – Вы же не будете спорить с тем, что у меня есть все основания считать, что наши отношения в прошлом не задались.

– Не буду. Зато они прекрасно задались в настоящем. И я помню, что в ту ночь ты пошла в мою постель в точности зная, с кем ты туда идёшь. И делаю вывод, что я не так уж тебе неприятен.

Вздыхаю, потому что эту карту мне не побить. И не внушить Казанскому, который вбил себе в голову желание попробовать завоевать меня – хотя, я бы сказала «соблазнить», – что будет лучше, если всё останется так, как есть.

– Алексей Николаевич, у вас есть ровно три вечера на ваш выбор, на которые я составлю вам компанию. Но у меня несколько условий.

– Озвучивай.

– Если это будут какие-то мероприятия, на которые вы меня пригласите, то я хочу, чтобы они были приличными.

– Например, опера, театр?

– Например, да.

– Готовлю лучший свой фрак.

– Но подойдёт и кино, – не в силах оставаться серьёзной и дальше, улыбаюсь я.

– Понял. Кино и унылый фильм.

– Чтобы я уснула? Ну, нет. Приличное не равно унылое.

– И это понял. Ещё условия?

– Да. Никаких агрессивностей в мою сторону. Под ними понимаю попытку сделать то, чего я делать не пожелаю.

– Хорошо, мохито пить давать не буду. А то после него мне было не совсем ясно, кто в чью сторону агрессивности проявлял.

– Это единичный случай!

– Ясно, значит, Тупикину так не везло.

Он откровенно надо мной потешается, но делает это настолько беззлобно, не как во время прошлых наших пикировок, что я не могу ни злиться, ни испытывать желание отвечать тем же.

– Всё, что у нас происходит с Пашей, происходит только у нас с Пашей. И никому до этого дела быть не должно. Это моё третье условие. Вы не касаетесь этой темы. Вообще. Ни со мной, ни с ним, ни с другими.

– Может, хочешь оформить это в договор?

– Что именно? Мои условия?

– Ну, да.

Теперь в тоне Казанского звучат ещё и предупредительные нотки, что во мне вызывает только желание закончить весь этот цирк, начатый с лёгкой руки Алексея, встать и всё же вернуться на работу. Но почему-то я этого не делаю. Пожимаю плечами, достаю из сумочки ручку, беру салфетку со стола и быстро пишу убористым почерком всё, что только что озвучила и на что согласился Казанский.

– Подпишите, великий государь, – протягиваю ему салфетку. А он смотрит на меня то ли с весельем, то ли с насмешкой в тёмных глазах. И это непонимание, что именно испытывает Алексей, в который раз выбивает у меня почву из-под ног.

– Хорошо, – всё же сдаётся он, забирает ручку и быстро ставит на салфетке размашистую подпись. – Когда буду уходить с должности генерального директора, обязательно порекомендую тебя на это место. Твои умения запудрить мозг и вытребовать для себя любые условия будут на пользу компании. А теперь если ты закончила, пойдём.

Я кладу салфетку в сумку в противовес желанию скомкать её и выбросить в мусорное ведро. Счёт в нашей игре – десять-один в пользу Казанского, но у меня впереди ещё много шансов сравнять его. Впрочем, пока не знаю, так ли буду удовлетворена победой, как мне того хотелось бы.

Вернувшись домой в тот вечер, я занимаюсь тем, что начинаю вспоминать, какими были наши отношения с Казанским в той, другой жизни. Как будто мне нужен повод, чтобы отрезвиться, сбросить с глаз ту пелену, которая встала перед ними стоило Алексею проявить ко мне интерес. Под ноги попадается коробка с лежащими в ней дневниками. Никогда не верила в провидение, но когда в первом же выуженном блокноте обнаружила записи, касающиеся самого начала моей годичной эпопеи с диетами, засомневалась в том, что была права в своём неверии.

«… хочется плакать. Даже не плакать – рыдать, но я держусь. Верю, что когда-нибудь станет легче.

Сегодня я на моно-экспресс-диете. Каждый день – только один продукт. Вчера были яблоки, сегодня – только кефир. Сбросила полкилограмма за день, и подозреваю, что это были нервы. Наверное, я всё же не выдержу… как представлю завтрашний день на пустом рисе без соли, слёзы так и катятся…»

Дальше шла зачёркнутая приписка словно вывод из всего вышесказанного: «Ненавижу Казанс…»

Прочтение этой страницы дневника, словно разом отрезвляет меня настолько, что я кажусь мерзкой самой себе. Как вспомню, что добровольно пошла с ним трахаться после бара, а сейчас не отрезала любые его поползновения быстро и напрочь – так во рту появляется какой-то противный горький привкус. Даже не пытаюсь себя убедить, что возможно Казанский изменился настолько, что действительно испытывает ко мне настоящий интерес, а не хочет снова затащить в постель, потому что ему понравилось там со мной кувыркаться. Вздохнув, всё же откладываю дневник, размышляя наедине с самой собой, что же буду делать дальше. По-хорошему, мне бы надо порвать этот договор-салфетку перед лицом Алексея, и сказать, что я пошутила относительно тех самых трёх встреч, но я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что Казанский вряд ли от меня отстанет. Это просто не в его правилах. Значит, мне нужно испортить все эти три свидания, чтобы он уже понял, что в мою сторону ему лучше даже не дышать.