Настя Орлова - Лед и пламя

Ночью я сплю как младенец. Вика оказывается неплохой девчонкой и весь вечер развлекает меня забавными историями с тренировок, даже не подозревая, что тем самым спасает меня от запретных грез о мужчине, который в это самое время находится в номере через несколько дверей от нашего.

Следующее утро начинается с завтрака и встречи с Виолеттой Владимировной, которая, несмотря на прилет утренним рейсом, выглядит сногсшибательно. Когда она поднимается к себе в номер чтобы переодеться, к нам с девочками спускается Вернер. Все еще с влажными после душа волосами, которые в беспорядке падают ему на лицо, в простой белой футболке с логотипом модного бренда и джинсах он выглядит невероятно привлекательно. Мое глупое сердце сладко сжимается, а ладони начинают потеть с такой силой, что я всерьез думаю, что внезапно в помещении перестали работать все кондиционеры.

– Возьми, – я не сразу понимаю, что Никита Сергеевич обращается ко мне, поэтому несколько мгновений в замешательстве смотрю на его протянутую руку, в которой зажат белый листок. – Твое расписание.

С горящими щеками, я забираю у него лист и, пробегая по нему глазами, с облегчением думаю, что день будет таким насыщенным, что времени на всякие глупости у меня просто не останется.

По давно заведенной традиции контрольные покаты сборной идут два дня: в первый фигуристы показывают короткую программу, во второй катают произвольную. В этом году отрывают программу танцоры, следом – мужчины, спортивные пары и закрывают вечер выступления женщин.

На утренней тренировке в день короткой программы у меня получается буквально все. Выезжая с катка, я чувствую, как крепнет моя уверенность в себе, и с улыбкой встречаю сдержанную похвалу Виолетты Владимировны и Вернера.

До старта остается меньше двух часов, поэтому вся наша группа перемещается в буфет, а потом в спортивный зал. К моему облегчению, там к нам присоединяется только Суворова.

Заткнув уши наушниками, я методично выполняю упражнения на координацию и растяжку. Тренер по очереди общается со мной, Лизой и Мариной, делая последние замечания к программам, а когда до выхода на лед остается пятнадцать минут, я отпрашиваюсь в туалет, который находится в ста метрах по коридору.

Туалет оказывается занят, и я, памятуя свои прошлые соревнования в «Айсберге», решаю пройти еще двести метров до следующего, расположенного в самом конце служебного крыла. Все идет хорошо ровно до того момента, пока я не покидаю безопасное уединение уборной. На полпути к спортивному залу мое внимание привлекают две фигуры в затемненном углу коридора. Мужчина стоит ко мне спиной в толстовке с натянутым на голову капюшоном, девушка с длинными золотистыми локонами что-то шепчет ему на ухо. Я не могу рассмотреть их как следует, но это и не требуется – что-то неуловимо знакомое в фигуре и движениях не позволяет мне усомниться, что передо мной Вернер и та самая блондинка, которую я видела с ним на пороге Академии.

Теперь я точно знаю, кто она. Катя Сорокина – женская половина первого танцевального дуэта страны, которая уже успела выступить на прокатах, и может себе позволить откровенно наслаждаться обществом моего тренера.

В первое мгновение мне кажется, что меня со всей силы ударили под дых. От захлестнувшей изнутри волны чувств – боли, обиды, ревности и отчаяния – становится физически нехорошо, и я хватаюсь за стену, чтобы устоять на ногах. Тяжело принять тот факт, что Никита Сергеевич никогда не будет моим. Но смириться с тем, что он может быть чьим-то еще, оказывается выше моих сил.

Я знаю, что мне нужно уйти, но оставаясь незамеченной, я с удовольствием мазохистки наблюдаю, как Катя кладет руку с красивым маникюром на затылок Вернера, поглаживая плотную ткань капюшона, а потом поднимается на носках, с явным намерением его поцеловать.

Где-то вдали раздаются чьи-то шаги. Этот простой звук выводит меня из оцепенения, и я со всех ног бросаюсь в спортивный зал, на бегу смахивая с щек горячие слезы.

Вернер так и не появляется в тренировочном зале. На моей памяти, это первый случай, когда он пренебрегает своими непосредственными обязанностями. Очевидно, объятия с Сорокиной для него оказываются важнее, чем я, Марина и Лиза вместе взятые.

Игнорируя обеспокоенные взгляды Виолетты Владимировны, которые она бросает на меня с того момента, как я ворвалась в зал, дрожащими пальцами всовываю беспроводные наушники и включаю музыку на максимум.

Мне пора надевать коньки, потому что до разминки на льду остаются считанные минуты, но бешеный адреналин внутри не позволяет мне остановиться. Я хорошо себя знаю – стоит мне дать слабину, как я тут же расклеюсь. Поэтому я бегаю по кругу. Тренирую прыжки на паркете. С маниакальным упорством растягиваюсь. Но как ни стараюсь, не могу изгнать из головы видение двух стройных, прижимающихся друг к другу тел.

Вот Никита Сергеевич обнимает Сорокину. Вот ее тонкая рука скользит по его широкой груди. Вот он с нежностью в глазах смотрит на нее и наклоняется, чтобы поцеловать…

Прекрати, прекрати сейчас же!

Зажимаю пульсирующие виски пальцами, отчаянно пытаясь вернуть самообладание, но от слез, застилающих глаза, спасения не нахожу. Сжимаю переносицу и часто-часто моргаю. Мне ни в коем случае нельзя плакать. На льду камеры, зрители, все сливки ФФКР 1 1 ФФКР – Федерация фигурного катания России , а мне после провального прошлого сезона дали шанс доказать, что я чего-то да стою. Почему, черт возьми, Вернер появился в моей жизни так некстати?

Делаю глубокий вдох и медленный выдох. Слезы отступили, но грань, которая отделяет меня от срыва, настолько тонкая, что я боюсь сделать одно неосторожное движение, чтобы ее не перейти.

С остервенением шнурую коньки и перематываю их скотчем, надежно фиксируя на ноге. Потом. О нем я подумаю потом. Единственное, что должно заботить меня сейчас – мое выступление.

Вернер на арене. Я замечаю его на привычном месте у бортика, когда отдаю чехлы от лезвий на коньках Виолетте Владимировне. Он ловит мой взгляд и коротко кивает, словно ничего не произошло. С болезненной обреченностью я вдруг понимаю, что для него действительно ничего не изменилось – это только мой мир разлетелся вдребезги.

Я буквально заставляю себя выйти на лед. Понимаю, что нужно сосредоточиться, сжать себя в кулак и сделать то, что я умею, выкинув из головы любые воспоминания о Никите Сергеевиче. Но вместо этого мои глаза приклеены к бортику, где он стоит в компании Суворовой и нашего врача, а сердце мучительно екает, когда я проношусь в непосредственной близости от него.

Шесть минут разминки. Три минуты выступления. Конечно, я могу выдержать это.