Франсуаза Бурден - Глядя на море

– Господин Дельво, вы ведете себя недопустимо, и мне приходится сдерживаться из уважения к вашей сестре, чтобы не двинуть вам кулаком по физиономии. Теперь я пойду к себе, а вы отправляйтесь восвояси и больше никогда сюда не являйтесь, нам нечего с вами обсуждать.

– Да как вы не понимаете! – воскликнул Альбер. – Сезар – член моей семьи, и, хотя мои родители считали его безнадежно испорченным субъектом, они постоянно его здесь навещали. В этом саду я играл в детстве, на этой кухне завтракал, когда был мальчишкой. Здесь мои корни, а уж никак не ваши. Вы просто мерзкий узурпатор и вор!

Разъярившись, он поступил глупо, попытавшись наброситься на Матье. Тот ловко избежал удара, схватил его и приемом дзюдо бросил на землю, крайне неудачно для агрессора.

– Да вы с ума сошли! – воскликнула Люси, бросаясь к брату.

Альбер держался за левое плечо, но оттолкнул сестру и поднялся, очевидно, больше униженный, чем пострадавший. Разумеется, правильно падать он не умел, но Матье обеспечил ему поражение по всем правилам, словно они сражались на ковре.

– Вы еще обо мне услышите, поверьте! – заявил Альбер напоследок не очень-то уверенным тоном.

Поддерживаемый Люси, он удалился с высоко поднятой головой. Матье провожал их глазами, пока они не исчезли в конце улицы. Он никак не мог прийти в себя от собственной реакции: ведь он отнюдь не был драчуном, больше того, еще час назад он готов был поклясться, что ничто не могло вывести его из состояния безразличия ко всему на свете.

Подадут ли они жалобу? Вот этого как раз Матье опасался меньше всего. Если что и вывело его из себя, так это очевидное презрение, которое Альбер проявлял к Сезару. Надо же было Сезару иметь таких родственничков!

«Тебе будет очень хорошо в моем доме, когда я уже стану воспоминанием». Сезар утверждал это с довольной улыбкой в день, когда они подписывали договор. Он говорил, что Матье будет наслаждаться морским воздухом, находясь почти на вершине холма. Говорил он еще, что родился в этом доме и хотел бы умереть, стоя на террасе и любуясь движением судов по морю. Матье не очень много знал о его прошлом, потому что Сезар никогда о нем не рассказывал и не любил расспросов. Что он любил, так это смотреть на жизнь с несерьезной, забавной и ироничной стороны, или наоборот – бунтовать против новой эпохи, которой он уже не понимал.

– Как я скучаю по тебе, старина… а насчет твоего придурка-братца мог бы меня и предупредить!

Разговаривать вслух становилось для Матье привычкой. Стоило за собой следить, если он не хотел кончить жизнь сварливым отшельником. «Сварливым». Фабрис выбрал для него именно это слово.

Интересно, а в глазах Анжелики каким он был сейчас? Какими словами могла бы она его описать? Постоянно дрейфовавшим? Неспособным преодолеть препятствие? Растекшимся, трусливым, безвольным?

Едва волоча ноги, он пошел приготовить себе кофе. Адреналин, бурливший в его крови во время стычки с Альбером Дельво, перестал действовать, и вернулось обычное ощущение усталости. Он ненавидел это унизительное состояние, грызущее его мысли, как смертельная болезнь грызет тело. Надавать себе пощечин? Он был очень даже не против, но все закончилось тем, что его щеки стали пунцового цвета, и разболелись зубы. Наверное, стоило бы ему почаще бывать у Бенуа Левека. Как ни странно, сидя напротив него, Матье испытывал что-то вроде облегчения. Возможно, если он приложит чуть больше усердия, это позволит ему наконец увидеть свет в конце туннеля. Он все время возвращался к одной и той же мысли: что все-таки было последней каплей, переполнившей чашу? Он любил свою работу, обожал дочь, он был все так же влюблен в Тесс, так в чем же тогда коренилась эта чертова неопределимая проблема? У него не было никакого начальника-притеснителя, не было упадка профессиональных навыков, не было никаких проблем, просто чаша переполнилась последней каплей.

«Я больше не ценю существование, любой интерес к жизни и людям у меня испарился, я стал часто думать о смерти». Вот что он сказал психиатру в завершение их последней встречи. Он был абсолютно искренен, и это больше всего приводило его в отчаяние. Как и Сезар, он уже не понимал свою эпоху, считал, что она зиждется на ложных ценностях и сплошных подделках. Прагматичность, благоразумие нейтрализовали свободное суждение, а чувство вины стало новым постоянным кредо. Ничего не менялось, планета по-прежнему пылала в огне религиозных войн и утопала в крови, она самоуничтожалась, продолжая это отрицать, сознательно закрывая на все глаза. Матье не видел ни единой причины для возрождения надежды на что-то другое. «Если бы парни всей Земли…» – оказалась лживой песенкой, никто никому не собирался подавать рук.

Он вылил кофе в раковину и растянулся на одной из скамеек светлого дерева, изнемогая от усталости и отвращения к своему существованию.

– Твоей матери очень повезло, что у нее родилась дочь! Мне не дано было испытать этого счастья…

Жалобный голос Мишлин раздражал Анжелику, но она постаралась улыбаться по-прежнему.

– Думаю, мама была бы не менее счастлива, родись у нее мальчик.

– Наверное. Будь добра, поставь мой стакан вон туда.

– Я правда так думаю! – повторила Анжелика, повышая голос.

– Не кричи, ради бога. Ничего ты не можешь думать, пока у тебя нет своих детей. Будь у меня девочка, я одевала бы ее исключительно во все розовое. Я для нее приготовила приданое, вязала и днем и ночью. Носочки, жилеточки, распашонки, и даже вывязала маленького кролика. Но все это так и осталось лежать в коробке, обернутой в блестящую бумагу. Даже когда родилась ты, мне не захотелось с ней расстаться. А теперь мне уже все равно. Впрочем, я даже не знаю, что с ней стало из-за всех этих бесконечных переездов. Если вдруг когда-нибудь найдешь эту коробочку, знай – я дарю ее тебе! Ты, по крайней мере, хотя бы задумываешься о замужестве?

– Нет, бабушка. Пока не встретила того самого, да и время в запасе еще есть.

– Ты настолько мудра? Не слишком мудрствуй, жизнь коротка.

Не пытаясь что-то объяснять бабушке, и не надеясь, что та ее поймет, Анжелика предложила ей прогуляться по парку.

– Даже и не думай! Сейчас там слишком холодно. Лучше открой эту коробку с печеньем. Какая ты умница, что догадалась принести. Старики все со временем превращаются в лакомок. Можешь мне объяснить, почему твой отец больше меня не навещает? Он всегда приносил мне шоколадные конфеты, а теперь у меня их больше нет. Чем он сейчас занимается? Он что, в командировке? Я-то думала, что он никуда не выбирается из своей дражайшей книжной лавки…

– Он не совсем здоров. У него небольшая депрессия. Он немного в подавленном состоянии.