Евдокия Гуляева - Чужое отражение

Ноги не держат. До сих пор чувствую дрожь от жгучего отвращения, которая проходит по ним от кончиков пальцев, закованных в дорогущие туфли, до обнаженных бедер, пробираясь по их внутренней стороне, залезая мне прямо под кожу. Не так больно, как до тошноты противно. В стремлении избавиться от разъедающего чувства жалости к себе, я пытаюсь встать с пола, цепляясь трясущимися руками сначала за зеркальную стену, оставляя на ее натертой, идеальной поверхности смазанные отпечатки, а потом, хватаясь за деревянный поручень для танцев.

Делаю шаг в сторону, к окну, и опираюсь уже на его подоконник, переступая с ноги на ногу в туфлях на высоких шпильках, стараясь унять нервную дрожь после грубого вторжения, от которого до сих пор ноет натертая промежность. Поправляю сдвинутые в сторону плавки, чувствуя на кончиках своих пальцев чужую влагу, наклоняюсь, поднимая белоснежный, брошенный мне платок, и с отвращением вытираю им остатки спермы, поморщившись от неприятного прикосновения накрахмаленной ткани к нежной коже. Брезгливо отбрасываю его в сторону и одергиваю задравшееся платье, скатывая его вниз по своим бедрам.

Привыкшими к потёмкам глазами легко нахожу рисунок из глубоких трещин на деревянном подоконнике. Рассеянным взглядом рассматриваю его, сравнивая их неровную сетку расщелин с моей жизнью, которая тоже раскололась надвое, но просто смотреть на них мне мало, я хочу их почувствовать, поэтому провожу по ним пальцем, царапая его чувствительную подушечку о их острые рваные края, испещрённые мелкими занозами. Наколовшись, по детской привычке, подношу палец к своим губам и потираю о них, в попытке снять болевые ощущения…

От тактичного, тихого стука вздрагиваю и тут же разворачиваюсь лицом к вошедшему, пряча за своей спиной все еще дрожащие руки. Упрямо подняв вверх подбородок, молча пытаюсь рассмотреть внушительный силуэт мужской фигуры, замерший в дверях зала для танцев.

– Дарья Сергеевна, я не хотел вас напугать, – уже знакомым бесцветным голосом начал Богдан. – Марк Эмильевич просил присмотреть за вами, а вы все не выходили… Вот я и подумал…

– А что вы могли подумать, Богдан? – не смогла сдержаться и язвительно уколола его. – Что я выпрыгнула из окна и разбилась насмерть? Или повесилась здесь, на этих деревянных поручнях, воспользовавшись на удивление крепким дорогим ошейником, который он надел на меня?

Я интуитивно подняла руки к своему горлу и потрогала холодные камни, дотрагиваясь до выступивших синяков на нежной коже, которые, видимо, как и эти бриллианты теперь опоясывали мою шею, в точности повторяя узор украшения…

– Извините, – тут же выдохнула я, понимая, что не имею права срывать на нем свою беспомощную злость. – Мы можем уехать? Прямо сейчас.

– Нет. Марк Эмильевич ждет вас в общем зале.

Догадываясь, что других вариантов у меня нет, собираю пряди рассыпавшихся по плечам волос в простой пучок, и подхожу к нему, глухо постукивая тонкими каблучками дизайнерских туфлей по наборному деревянному паркету.

– Тогда мне необходимо привести себя в порядок. Где это можно сделать?

– Я провожу вас, – кивает Богдан, услужливо отходит в сторону и придерживает для меня дверь.

Свет от многочисленных ламп в большом холле тут же режет глаза, поэтому я прикрываю их веером ресниц, уклоняясь от ярких бликов, щадя свое зрение. Быстро спускаемся вниз по уже знакомой мне широкой лестнице и идем сразу вправо, где у дверей женской уборной, Богдан тактично останавливается, пропуская меня внутрь.

Пробормотав тихое «спасибо» я, не глядя на него, прохожу и прикрываю за собой дверь. Осматриваюсь, взглядом пробегаюсь по ряду белоснежных кабинок и длинному зеркалу напротив них, от одного вида которого, под кожей, снова пробегают мурашки отвращения, вынужденно вызванные чередой неприятных воспоминаний…

Смотрю на свое отражение и понимаю, что это совсем не я. По ощущениям, на меня смотрит та самая Дарья, место которой я занимаю. В два шага преодолеваю расстояние до раковины, открываю холодную воду и, зачерпывая ее, пригоршней выплескиваю на свое лицо, пытаясь привести себя в чувство. Снова и снова повторяю это, периодически поднимая голову, всматриваясь в свое размытое отражение.

Тяжелые капли воды на дрожащих ресницах никак не дают мне рассмотреть себя, поэтому я подхожу к пластиковому лотку для бумажных салфеток и, выдергивая оттуда несколько штук, возвращаюсь назад, рваными движениями стирая с лица нехарактерный для меня, кричащий макияж. В который раз недовольно посмотрела на себя, подняла вверх руки и распустила волосы, несколько раз встряхнув головой, чтобы они знакомо рассыпались по моим плечам.

По приближающимся женским голосам понимаю, что вот-вот мое уединение будет грубо нарушено, поэтому, схватив еще пару салфеток, ныряю в кабинку туалета, закрывая за собой дверь на простенькую щеколду.

– Видела? – звонко щебечет одна из вошедших, – Марк сегодня сам не свой!

– Конечно, заметила! – вторит ей кто-то из девушек, – Дарья так неожиданно объявилась… Понятно, почему он так нервничает! Сегодня и она здесь, и любовница…

– А Ливия еще хорошо держится…

Затаилась, задерживая учащенное дыхание, прислушиваясь к женским сплетням, слыша, как снова хлопнула дверь, вновь впуская кого-то.

– А мы как раз о тебе! – снова затараторила первая. – Ливия, ты уже видела Дарью Беркутову среди приглашённых гостей? Она отлично выглядит. Судя по твоей первой реакции, для тебя, впрочем, как и для всех нас, ее сегодняшнее неожиданное появление – большая новость. Не думаешь, что твой Марк так же быстро бросит тебя, как подобрал?

– Подобрал? – с певучим акцентом иронично возмутилась вошедшая. – Я увела его у вас, птички, прямо из-под носа! Он всегда был моим и будет! Никому его не отдам!

– Да забирай! – отчетливо произнесла я, выходя из своей кабинки.

Без интереса посмотрела на стоящую у зеркала молодую мулатку – любовницу моего мужа, встряхнула головой и, цокая высокими каблучками, вышла за дверь, ни разу не оглянувшись.

***

Снова вошла в общий зал, но теперь смотрела на все и на всех уже другими глазами.

Свет от огромных хрустальных люстр больше не был так ослепителен, а многочисленные драгоценности, что сверкали в чересчур откровенных вырезах и на руках разодетых девушек, казались мне не такими поразительными и блестящими, как раньше, теперь напоминая обычные дешёвые стразы…

Сейчас не осталось того ощущения сказки, которое я испытывала, смотря на недоступное для меня богатство всех этих людей, наслаждаясь видом их показной роскоши через большие витринные окна фешенебельных ресторанов. Борюсь с желанием крепко зажмурить глаза и все вернуть назад, остаться там, на другой стороне, за их толстыми стеклами, и никогда не знать чудовищную непривлекательную изнанку шикарной жизни.