Иван Яцук - Путь олигарха Иван Яцук

Зато столичный вокзал, только что отремонтированный, отреставрированный, весь в блеске новых узорчатых стекол и витражей, встретил приезжих привычным шумом и гамом. Везде толпы разношерстного народа; буфеты, бутики, кафетерии – на каждом шагу. То и дело выкрики в толпу: «Мороженое, мороженое», «Беляши с мясом горячие», «Пицца мясная, грибная, рыбная». У входа в метро, у подземных переходов – целые оркестры уличных музыкантов, мелодии почти не слышно, зато ритм, ритм, бренчание, заунывный молодой голос. Нечто о любви.

Взяли такси. Герасим погрузил две увесистых дорожных сумки и поехали. Киев – не узнать. Новые высотки, офисы, везде реклама. То тут, то там строительные леса, заборы: новое строительство, реконструкция, реставрация. Похорошел, помолодел Киев. «Вот где наши денежки,– думал Кирилюк, осматриваясь по сторонам.– Конечно, обобрали провинцию до нитки – можно строить, а как нам жить?» – зло рассуждал он, наблюдая эту кипучую деятельность. По привычке подкатили к гостинице «Киев». Когда администратор назвала цену, Кирилюк изумленно покачал головой: «Ничего себе. Так мы и без штанов останемся»

– Что ж вы хотите?– сухо сказала женщина, увидев реакцию клиента. – Наша гостиница – одна из лучших. Есть и подешевле.

– Придется искать что-нибудь поскромнее, – со вздохом сказал Кирилюк Герасиму, хоть и знал, что он его не услышит. Но Герасим покорно поднял тяжелые сумки, готовый идти, куда скажут.

Они остановились в гостинице Академии наук по улице Софьи Перовской, где останавливался Кирилюк еще в молодые годы, будучи комсомольским деятелем. Эту гостиницу он рекомендовал и своим снабженцам, когда те приезжали в столицу по служебным делам. Работники гостиницы любили встречать комбинатовцев.

Администратор, пожилая женщина, проверяя документы, удивленно подняла брови:

– Директор консервного комбината из Днепровска. Очень приятно. Мы о вас давно наслышаны.

–А я уже слышу запах копченой тарани, – потянув носом, мечтательно сказала другая, подошедшая к ней сотрудница.

– Надолго к нам, Виталий Семенович?

– На одну ночку, если без экстрима.

– Что так мало? В столицу надо приезжать хотя бы денька на три.

– Дорогая у вас столица, а деньги у нас казенные.

–На то она и столица. Время такое, – вздохнула администраторша.– Никуда не денешься. В провинции прожить легче: сад, огород, а нам все купить надо.

– Везде хорошо, где нас нет.

– И то правда. Вам один номер или отдельно?

– Один. Я уже могу ходить в женскую баню, зачем мне отдельно?

– Ну, уж скажете. Вы мужчина еще видный – ого-го!

– Спасибо. Я тоже вижу, что вам чуть за тридцать.

– Тоже спасибо,– улыбнулась женщина, инстинктивно поправляя прическу.

– Сейчас мы устроимся и поищем, откуда пахнет таранкой. Хорошо?

– Все теперь в вашей власти. Мы вообще-то пускаем посетителей до 23.00, но для

вас сделаем исключение, – многозначительно подчеркнула женщина.

«Это, дорогая, уже не проходит».

Цена номера оказалась в пять раз дешевле, чем в «Киеве».

–Это по-нашему, – удовлетворенно сказал Кирилюк, глянув на счет. – Можно и задержаться, был бы предлог.

– Стараемся, – вскользь сказала администратор, занимаясь уже другим клиентом.

Они поднялись в номер, осмотрелись. Все необходимое было: просторно, телевизор, холодильник, ванна с душем, телефон, все работало. Виталий Семенович немного посидел с дороги, потом слегка перекусили с Герасимом, отложили несколько таранок для администратора, и Кирилюк, крикнув Герасиму в ухо, чтоб никуда не уходил, направился по делам в Кабинет Министров, сам не зная, какие там теперь порядки и пустят ли его вообще туда.

… Можно только себе представить, что чувствовал древний египтянин, попав из своей глинобитной нищенской лачуги, например, в храм Озириса. Невидимая рука бесшумно открывала перед ним широкие двери и пораженный красотой и громадой храма, его таинственностью, феллах трепетал, впадая в состояние, близкое к обмороку или ступору.

То же самое намеренно или бессознательно практиковали советские и особенно партийные учреждения. Уже в райкоме партии стояла особая атмосфера, не позволяющая посетителю бегать, кричать, орать, сквернословить, громко ссориться. Воздух горкома был еще строже. Здесь появлялись ковровые дорожки, дубовые оклады кабинетов, внушительные таблички, цветы в вазах. Голос поневоле становился тише, дыхание стеснялось, личное улетучивалось, становясь каким-то несущественным, мелким.

В первую голову вменялось думать о всенародном, о том, что ты мелкая сошка. Обком партии, вообще, окружался ореолом исключительности, недоступности простым смертным. В дверях охрана, вход по документам. Даже маститые хозяйственники и руководители уважаемых ведомств, попав в здание обкома и сдав верхнюю одежду в гардероб, долго и тщательно причесывались, поправляли галстуки, приводили в стройность свои мысли, отсекая все лишнее, мелкое и даже среднее, что сидело в мозгах. Здесь предписывалось думать масштабно, копать глубоко, заглядывать в будущее далеко.

Что касается ЦК партии и Совета Министров – то это заоблачные дали, нечто из области немыслимого и фантастического, недоступного обычному пониманию. Это седьмое небо, где рождалось планов громадье, где разрабатывались грандиозные программы светлого, лучезарного будущего.

Здесь, по мысли рядовых граждан, таились сведения о таинственных закромах Родины, о ядерном щите, наподобие меча-кладенца, здесь верстались проекты поворота величайших рек мира, строительства чуть ли не марсианских каналов, здесь кремлевские и киевские мечтатели грезили планами совершенствования человеческой породы, здесь рождались моральные кодексы строителей коммунизма и многое другое, что ставило рядового советского гражданина в положение древнего египетского или вавилонского крестьянина.

Таким представлялся Совет Министров в умах трудового народа, колхозного крестьянства и творческой интеллигенции. Сам Кирилюк только дважды посещал это монументальное здание, воздвигнутое в стиле сталинского классицизма, нависшем серой громадой над окружающим пространством и подавляющее человека.

Однажды Кирилюк получал здесь правительственную награду, а по какому поводу он был здесь второй раз Виталий Семенович даже не помнил, настолько был подавлен величием происходящего и мыслями, как бы не опростоволоситься. Запомнил только ощущение священнодействия, торжественности, парадности, высокости, разговора в четверть голоса, запомнил широченные, толстые, мягкие ковровые дорожки с орнаментом по краям, пригвожденные к лестничным маршам огромными никелированными болтами, сделанными, видимо, по специальному заказу.