Вероника Крестинская - Голубые океаны

Кристина помогла мне открыться своим близким, но всё равно перед глазами стояла моя мама, и в моей комнате лежал её серебряный крестик, который я так и не осмелился показать отцу. Ольга Викторовна тихо посапывала в комнате, отец накрыл её тёплым пледом, в последнее время она стала сильно замерзать, после чего вышел снова ко мне и улыбкой дал понять, что вроде бы всё хорошо и паниковать рано. Я видел печаль в его глазах, чтобы почувствовать его боль, мне нужно было просто дотронуться до него, и тогда пелена догадок спадёт с моих глаз, но я не решился. Зачем мне чувствовать боль и печаль отца? И без прикосновений было понятно, что он чувствует, да и внешний вид его хорошо выдавал, он был похож на старика, уставшего и задумчивого. В комнате повисла тягучая тишина, и напряжение просачивалось через окна, мне было не по себе, лёгкий холодок пробежался по моей спине. Было такое ощущение, как будто тряслись стёкла и кто-то тихо постанывал, давно я не ощущал того, что преследует меня с детства.

– Скажи мне, а почему вы мне не сказали о болезни сразу же, как только сами узнали?– осторожно спросил я.

– Не хотели тебя волновать, ты и так занят учёбой, и Оля всегда тебя берегла от разных проблем, и вот сейчас запретила мне рассказывать о себе.

– А если честно?– недоверчиво спросил я, чувствуя в речи отца какую-то фальшь.

– Так и есть,– ответил он, грустно взглянув в мои глаза.– Ну, а если быть совсем уж честным перед тобой, то я не хотел тебя тревожить только из-за того, что тебе было бы наплевать.

– Что?– хрипло простонал я.

– Ты же себя знаешь, да и я тебя знаю! Ты всегда жил в своём мире, никогда не спрашивал, как дела и какое самочувствие? Как-то жил с нами, но в то же время тебя не было с нами. Оля тяжело переносила твоё безразличие к ней, но никогда не жаловалась, никогда. Знаешь, я очень боялся, что ты не примешь её в семью, я даже думал ничего тебе не рассказывать про мать, чтобы ты мог принять другого человека как своего. Но Оля запретила мне врать, запретила скрывать от тебя правду и сама часто тебе рассказывала про Лизу. Понимаю, тогда я был идиотом, как я мог вычеркнуть из твоей жизни мать? Но я боялся перемен, и вот они настали и все мои опасения подтвердились.

– Неужели я настолько был холоден с Ольгой Викторовной?– возбуждённо спросил я.

– Ты как будто не видел её, она мелькала перед тобой, а ты отмахивался от неё рукой, как от надоедливой мухи. Ты же знаешь, сколько раз я пытался поговорить с тобой, но всё разбивалось об стену, ты не слушал меня. Сначала я думал, что тебя гложет ревность, потом я уже не знал что думать.

– Ревность была, но, наверно, со временем я привык жить так, закрыто и отрешённо, мне тогда казалось, что я всё делаю правильно,– я стал оправдываться, чувствуя, как ком подступает к горлу. – Я не хотел её обижать и тем более делать больно.

– Я знаю, Антон, знаю.– тихо ответил отец.– Это я виноват, не так начал твоё воспитание, не был в каких-то моментах мудрым отцом, в каких-то моментах учителем тебе, это я упустил твоё отношение к Оле, во всём виноват я.

– Ты отличный отец! Не придумывай!

– Тогда почему временами я себя ненавижу? Ты копия своей покойной матери, и когда я смотрю на тебя я вижу её, мне становится стыдно перед ней!

– За, что тебе стыдно?

– За то, что я не стал тебе настоящим другом, за то, что не понимал тебя, и за то, что временами сам от вас отдалялся и жил как будто не с вами! Знаешь, сынок, каково это жить и знать, что ты плохой отец?

Мне хотелось обнять его за плечи и сидеть с ним так до утра. Мы никогда вот так не сидели и никогда не разговаривали по душам. Для меня это было ново, но это новое было мне настолько приятным, что ощущения мои невозможно было передать. Он рассказывал мне то, о чём бы я никогда не узнал, его мысли шокировали меня, но я понимал, что по-другому и не могло быть. Конечно, а как иначе? Молодой, красивый, перспективный мужчина остался рано вдовцом и на руках у него ребёнок. Я понимаю, насколько ему тогда, много лет назад. было тяжело со мной и как он хотел сделать мою жизнь лучше и счастливее, чем у кого бы то ни было. Я помню, что отец в детстве практически никогда не рассказывал мне про маму, он избегал моих вопросов. Он пытался сразу же поселить в моём сердце любовь к Ольге Викторовне, к новому человеку, который становился частью нашей маленькой семьи. Он пытался поселить её, вмонтировать в моё сердце, чтобы я считал её родной и любимой. Но этого так у него и не получилось, и за эти нескончаемые попытки ему было стыдно перед матерью и передо мной. Я понимал его, понимал, насколько ему было тяжело раскрывать передо мной свои старые, запылённые карты, которые он никому и никогда не раскрывал. Он сидел как мальчишка, редко смотрел на меня, больше на свои руки, сконфуженный, разбитый.

– Ты любишь её?– после недолгого молчания спросил я.

– Кого?– тихо спросил он.

– Жену свою.

– Да, – немного громче ответил он.

– А маму?

Он поднял на меня свои огромные, уставшие глаза, на лбу появились глубокие морщины от удивления. Я очень решительно стал ждать ответа.

– Твою маму я всегда любил и люблю. Несмотря на то, что её со мной нет, она рядом, я чувствую её. Лиза всегда говорила, что ты особенный, когда до родов оставалось меньше недели, она сказала мне, что у тебя будет особенный ребёнок, непохожий на других, и что я должен быть всегда рядом с тобой. Тогда мне показалось, что она знала о своей смерти и как будто прощалась со мной, но я не придал этому никакого значения, просто отмахнулся и забыл. Ты бы только знал, как она тебя ждала, с каким упоением она говорила о тебе, я тогда вас любил безумно, казалось, не было никого на свете счастливее нас!– он помолчал пару секунд.– Когда умерла твоя мама, я не знал, как мне жить. Пять лет полнейшего одиночества и боли привели меня к черте, которую нельзя было переходить. И вот появилась Оля, и я схватился за неё, как за спасательный круг, и начал влюбляться в неё, боготворить её, выплёскивать на неё всё то, что не успел дать твоей матери, и того же самого просил от тебя. Про меня можно смело сказать – эгоист чистой воды! Со временем я остыл, стал понимать, что никого и никогда я больше не смогу полюбить так же сильно, как Лизу, но Оля стала для меня дорогим человеком, без неё я уже не мог представить своего существования! Прости меня, это из-за меня ты стал таким!

Отец винил себя в моём поведение с ним, он думал, что слишком напирал на меня, мало общался как отец с сыном. Но к его счастью или горю, это было не так. Я даже не замечал этого напора и других явных нажимов, мне было не до них не потому, что он виноват, а потому, что я был особенным, и мама это знала.

– Пап, не вини себя ни в чём. Уверяю тебя, ты не виноват, всё, что ты делал, было правильным, и я ни о чём не жалею и люблю вас так же, как и вы любите меня.