Сергей Менжерицкий - Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье

– Салли! – бойко представилась она, ткнув кольтом в сочную грудь. – Мейк лав?!

Дудоладов распахнул объятия и зажмурился, не веря собственному счастью. Салли рассмеялась и побежала в глянцевую даль, призывно звеня шпорами. "Завлекает…" – смекнул сержант и бросился было вдогонку, но глянув кругом, просто обомлел: повсюду была жратва, просто горы жратвы! Бодро высились банановые и ананасовые пирамиды, благоухали рулеты и паштеты, по дну сахарных каньонов текли сливочные ручейки и впадали в кофейные реки. Приятно холодило сапоги земляничное мороженое. Салли плескалась в хрустальной ванне с малиновым ликёром и что-то призывно кричала сержанту, посылая ему воздушные поцелуи.

– Джаст э момент… – бормотал Дудоладов, вскрывая остро отточенной пряжкой бесчисленные банки с яркими этикетками и дегустируя всё подряд. Нетерпеливая девица болтала в ванне ногами и поднимала снопы рубиновых брызг.

– Ликёр – ноу! – заявил на это Дудоладов, – Водка онли!

– Смирнофф? – поинтересовалась соблазнительница.

– Дудоладофф! – гордо ответил десантник.

– Водка! – ткнула пальчиком Салли в сторону океана и, со смехом выскочив из ванной, рыбкой нырнула в прибой. Сержант недоверчиво зачерпнул беретом пенящейся влаги, отхлебнул и едва не заплакал от счастья – в берег действительно билась "Русская Особая"! Внезапно Салли издала душераздирающий вопль и сквозь слёзы умиления десантник разглядел гигантский акулий плавник, разрезающий волны.

– Я здесь, детка! – грозно прохрипел он и что было силы оттолкнулся от берега, целя кованой подошвой в острый акулий нос. Внезапно волны, акула и девушка превратились в яркую картинку на бумаге. Дудоладов прорвал её и закувыркался в пустоте, разрубая воздух мощными каратистскими ударами, но вдруг опять влетел башкой во что-то твёрдое и отключился…

Дразнящий запах больших денег достиг широких ноздрей сержанта. Он открыл глаза и обнаружил себя лежащим на крыше настоящего нью-йоркского небоскрёба! Над ним разверзлось ночное небо, залитое неоновым светом, а прямо перед носом болталась стодолларовая купюра на ниточке. За ниточку дёргала полногрудая блондинка в сногсшибательном серебристом бикини и сексуально хихикала.

– Олимпия! – представилась она, шлёпнув себя по мясистой ляжке. – Мейк лав?!

– Вот ты какая, – задрожал от прилива чувств Дудоладов, – девушка моей мечты!

Внезапно повалил густой чёрный дым и раздались надрывные звуки полицейских сирен. Дудоладов глянул с крыши и обомлел: почти весь небоскрёб был уже объят пламенем! Огонь стремительно подбирался к последнему этажу, крыша накалялась. Олимпия доверчиво прижалась к сержанту всем своим трепещущим от ужаса телом.

– Спокойно, детка! Десантники своих не бросают!

Сержант мощно ухватил девицу за талию и метнул на крышу соседнего небоскрёба, словно фигуристку. Восхищённая толпа на Уолл-стрите наградила этот беспримерный полёт Олимпии бурными аплодисментами. "Ду-до-ла-дофф!!!" – скандировали простые американцы с Брайтон-Бич. Покорённый Нью-Йорк лежал у ног десантника. Он взмахнул беретом и прыгнул вслед за девушкой, но неоновое зарево, крыши и потрясённые нью-йоркцы вновь обернулись лишь плоской глянцевой страничкой, рвущейся с оглушительным треском…

Очнувшись на этот раз, Дудоладов обнаружил себя перед облупленной дверью собственной квартиры. На лестничную клетку уныло сочился рассвет. Сержант тихонько отпер дверь и на цыпочках прокрался в прихожую. Там его уже поджидала супруга Люся, грозно сжимающая мозолистые кулаки.

– Люсьен! – искренне и нежно шепнул Дудоладов, – Ты даже и не представляешь, как я тебя хочу!

Сокрушительный удар в челюсть отбросил сержанта к стене.

– За што, Люсьен?!!! – прошепелявил Дудоладов, выплёвывая зубы. Соседи, разбуженные грохотом падающего тела, мигом вызвали милицию.

– Так! – обрадовался милиционер, склоняясь над поверженным десантником. – Старый знакомый!

Холодея, Дудоладов узнал старшину, с которым вчера бился в парковом фонтане.

– Вот и на жену руку поднял! – продолжил старшина, мстительно топорща усы. – А это ещё что?!

Из отвисших дудоладовских карманов вдруг выпали банка американской ветчины и пачка "Мальборо". Дудоладова мгновенно обыскали и сунули в милицейский "уазик". Машина тронулась. Внезапно на дороге выросла Люся, похожая на распятие.

– Стойте! – крикнула она на весь микрорайон. – Он мой! И я беру его на поруки!

– Бери, – согласился старшина, затягиваясь "Мальборо". – В первый и последний раз…"

– Сколько времени, а?

Машка приподнимается на локте, сонно вглядываясь в Крылова. Он с хрустом потягивается и гордо трясёт исписанными листками.

– Двести!

– Что?!

– Двести! Рэ! У нас! В кармане!

Машка зевает.

– И. Ди. О. Тизм.

И опять отворачивается, укрывшись пледом с головой. Крылов присаживается рядом.

– Задачка, Шишкин! Дано: молодой литератор Эн за одну ночь сумел наколбасить текста на двести рублей. Вопрос: на сколько он сумеет наколбасить за год? За три года? За десять лет?

Плед возмущённо дёргается.

– Ни на сколько он не наколбасит, этот твой Эн! Пока сам печатать не научится…

– Клевета. Я и сам отлично могу. Однопальцевым методом.

– Знаем мы ваш однопальцевый метод. Проходили.

Крылов быстро берёт её за плечи и разворачивает к себе.

– А что вы, собственно, имеете против моего однопальцевого метода, а? Он вас чем-то не устраивает?

(А глазища-то, глазища, господи! Чёрные, загребущие. Круглые, как сливы из компота. И испытующие, как фирменный вопросец про "Где был?" В которые вглядываться – нереально, а целовать – хоть сутками напролёт. Вот так. И так…)

– Пусти, Алёшка! Слышишь? У тебя мало времени!

– На что мало времени?

– На всё мало времени.

– А именно?

– Тебе по пунктам?

– Ага.

– Ладно. Пункт первый. Ночью снег шёл? Шёл. Значит – вперёд. Лопату в зубы и на участок. Рыс-цой.

– А то что?

– А то, что Субботыч тебя уже предупреждал. Ещё одно опоздание – и всё, сдавай ключики. А нам, между прочим, в этом тараканнике ещё полгода киснуть. Как минимум.

– Максимум два месяца, Шишкин! Я обещаю!

– Обещать не вредно… Пункт второй. Получить загранпаспорт. Пункт третий. Забросить рукопись Стасу. Пункт четвёртый. Заехать к родителям за вещами и напомнить про размен. Пункт пятый. Собрать…

Крылов обнимает её за плечи и утыкается губами в висок.

– Дуешься, Шишкин. До сих пор дуешься. Я же вижу.

– На кого?

– На меня.

– За что?

– За квартиру.

– Не-а. Твоя квартира. Ты решал.

Он вздыхает, суёт ноги в шлёпанцы и, дошаркав до кухни, щёлкает выключателем. Из освещённого круга на полу в разные стороны прыскают тараканы. Крылов, поёживаясь, подходит к окну и смотрит на термометр, прибитый за стеклом. Ох, и ни фига ж себе – первый день весны! Минус четырнадцать. И ещё ветрище задувает так, что на крыше железо гремит и подвесной фонарь во дворе дёргается, как сумасшедший…