Резида Златоустова - Осколки Веры

– Пойдем спать.

Прокрутилась на чужой кровати до утра. Было душно. Вставала, открывала окно – становилось холодно. Рядом сопела Танюха, норовила то ногу на меня закинуть, то прижаться.

А я ощущала внутри себя невероятную тишину. Как будто все голоса сомнений разом покинули меня, и стало отчетливо ясно, что я заблудилась.

Все думала, как жить дальше. Ничего лучше, чем все бросить и уехать из города, пока в голову не приходило. Если я не могу жить без него в этом городе, то, возможно, в другом городе я буду просто жить?

Утром не стала будить Таню. Тихо прикрыла за собой входную дверь и ушла домой.

Пока шла, познакомилась с Очаровашкой. Сразу так его прозвала – яркий парень, пухлые губы, большие темные глаза, высокие скулы, ямочка на щеке, когда смеется.

– Пошли погуляем вечером?

– Куда?

– В парк у реки.

Вечером я встретилась с ним в парке. Пока гуляли с ним по дорожкам, погода разошлась – начался снегопад, и все гуляющие исчезли. Мы заторопились. Сквозь пелену снега увидела силуэт человека на мосту. Подошли ближе – парень скорчился, его тошнило через перила. На вопросы он не отвечал.

Очаровашка начал выражать нетерпение.

– Пойдем уже. Холодно.

– Человеку плохо, надо помощь вызвать.

– Это не человек, а нарик. Ты всех пьяных и нариков будешь подбирать и скорую вызывать? Это не человек, если он довел себя до такого состояния.

Очаровашка стремительно терял всю привлекательность для меня.

Я молча набрала скорую помощь.

– К пьяным не выезжаем.

– Откуда вы знаете, что человек пьян?

– Вы же сами сказали, что его тошнит.

– Я сейчас позвоню в полицию, и мы будем выяснять, почему вы не принимаете вызов.

Очаровашка занервничал.

– Смотри, вот к нему уже подошли. Пойдем.

Парень в темном пальто подошел к парню и развернул его лицом к себе. Внимательно оглядел и ощупал на предмет травмы. Я разглядела, что наркоману или пьяному совсем плохо, под глазами темные круги, и ему не больше семнадцати лет на вид. Совсем ребенок, темноволосый и скуластый мальчик.

– Скорую вызвали?

– Да, еле-еле. Но должны выехать.

– Вы идите. Я дождусь их.

Он снова перевернул парня лицом вниз, чтобы тот не захлебнулся.

Я посмотрела на него, и столько силы и спокойной уверенности было в незнакомом парне, что хотелось еще немного с ним постоять.

– Пойдем уже. Он же сказал, здесь будет, – красавчик психовал.

– Ты иди. Я остаюсь, – он стал раздражать меня.

Очаровашка, развернулся и молча ушел.

– Парень твой?

– Нет. Так, ни о чем. Ты вот почему остался?

– Да он же живой. А вдруг умирает?

Стояли в полной темноте на мосту, и, казалось, мы одни в мире. Будто потерялись в нереальности происходящего. Мальчик очнулся, встал на четвереньки и просунул снова голову в ограждение моста, его уже не тошнило. Стоял на четвереньках и мерно раскачивался. Он вдруг четко и разборчиво сказал, что не хочет жить.

Скорая приехала и забрала его в машину.

Метель не заканчивалась. Мы быстрым шагом пошли вдоль реки в город. Совершенно не хотелось ничего говорить. Но вся ненормальность ситуации заключалась в нашем нежелании расстаться. Будто мы давно знакомы.

Зашли в чужой подъезд обогреться и сели на батарею возле окна. Он смешно, как пес, отряхнулся от снега.

– Надо выпить, – первое, что он сказал с момента разговора на мосту. – Меня Паша зовут.

– А меня Вера, но спиртного я не хочу сегодня.

Мы сидели в темном подъезде и грелись у батареи. Проговорили всю ночь. Утром он проводил меня до дома. Обменялись номерами телефонов и договорились не теряться. Я как-то сразу поняла, что Паша мне – друг. Это было хорошее ощущение – нежданно негаданно встретить человека, который тебя понимает.

В понедельник молча подала Комиссарше заявление на увольнение. Та прочла, сняла очки, протерла их, снова надела. Подняла на меня уставшие глаза, в них мельком проскочила боль. Я очень удивилась. Всегда казалось, что Комиссарша железобетонная. Всплыл в памяти давний разговор с Адамовной о Комиссарше, что та сделала аборт на позднем сроке, так как карьера пошла резко в гору. Потом не могла забеременеть, супруг ушел. Так и жила одна, но в должности финансового директора. Внезапно почувствовала эту суровую тетку, осознала почему, несмотря на то, что многое подбешивает, она все еще здесь работает. Честность – вот то, что я ощутила в Комиссарше. Вот эта внутренняя честность и притягивала меня, не давала уволиться.

– Присядь.

Я присела на краешек стула. Вдруг возникло ощущение, что та считывает с меня как по бумаге.

– Куда бежим?

– Уезжаю.

– Твердо решила?

– Да.

– Куда, если не секрет?

– Не знаю.

– От себя не убежишь. Делаем так. Это заявление ты рвешь.

Непрошенные слезы навернулись на глаза, и я подскочила со стула в попытке убежать.

– И не надо мне перечить. Вот, возьми, – она протянула мне контейнер с салфетками. – Прекрати истерику. Рвешь заявление, пишешь новое, с сегодняшнего дня на десять дней отпуска за свой счет. Нина Петровна тебя подменит. Пиши.

Хлюпая носом, написала и отдала.

– Иди, думай. За тебя никто думать не будет. Скажи Нине Петровне, чтобы зашла ко мне.

Умчалась в туалет и, стоя возле раковины, пыталась собраться и остановить слезы. Ничего не получалось. Нельзя, нельзя при них плакать. Заперлась в кабинке. В дверь долбили ногой.

– Ни фига себе, балет. Я еще и работу твою делать должна! Ты в курсе, что у меня и так завал? Десять дней! Выходи, Верка! Поговорим! Чего ты там прячешься? Пошли покурим! Выйди.

Вышла. Нина подобрела ко мне.

– Ну вот, так-то лучше. За мной! И пока я добрая, рассказывай, чего там у тебя. Что дурная голова надумала? Знаешь же, кроме войны и смерти все – фигня! Из-за мужика что ли? Да прям, придумала. Уроды они, причем все.

Я молча стояла, глядя в пол.

– Вот дура дурой. Ничего, и я такая была. Пройдет. Очухаешься. Все это фигня. Сгоняй куда-нибудь на недельку. Глядишь и пройдет. Вечно ты как не в себе.

Меня так удивило, что оказывается для них я «не в себе». Для меня-то все было в точности наоборот. Аж плакать перестала. Оказывается, все это время меня считали дурой. А молчание принимали за неумение нормально выражать мысли. Это требовало обдумывания. А Нина Петровна всё понимает? Она не враг, как я считала? Примчалась в кабинет. Окинула взглядом коллег. Тетки, когда я зашла, резко перестали разговаривать.

«Значит, меня обсуждали…»

Схватила сумку и выбежала на улицу. На крыльце стоял, как до сегодняшнего дня считала, мой единственный друг в этом заведении. Работали в разных отделах, но обедали часто вместе. Денис, увидев меня, прервал разговор по телефону.

– Вера! Ты куда пропала? Плакала что ли? Кто обидел? Комиссарша?