Марша Сандерс - Двенадцать моих любимых мужчин, или Вся правда о блондинах

После этого случая я стала «своим парнем» в их компании, и меня всё чаще приглашали лазать по бетонным плитам на заброшенной стройке или строить плотины на обмельчавшей речушке. Синяки и ссадины стали моими постоянными спутниками, и неизвестно, кем бы я выросла при таком воспитании, если бы однажды утром не стала свидетелем измены: Славка сидел в песочнице с моей лучшей подругой Машкой и помогал ей делать объездную дорогу к замку. Красный пластмассовый совок, которым я однажды уже показала ему – кто из нас главный, сиротливо валялся под старыми качелями. Я с любовью извлекла его из-под металлического сооружения и направилась к песочнице. Через минуту башня замка превратилась в песочное месиво, а зарёванная Машка с растрёпанными косичками убежала домой. Славка, как истинный мужчина, не мог покинуть поле боя. Это была его самая большая ошибка: никогда нельзя бороться с разъяренной женщиной, даже если ей всего пять с половиной лет.

В тот день он наелся песка на всю оставшуюся жизнь: я работала совком со скоростью реактивного самолёта и мощностью новейшего экскаватора. Не представляю, что тогда заставило меня остановиться, ведь сначала я была готова его закопать! К концу наших разборок светлые волосы Славки представляли собой взъерошенное гнездо, которое покрывал двухсантиметровый слой песка. Надо отдать ему должное – он всё-таки не заплакал. Гордо подняв голову, блондин удалился, оставив меня наслаждаться победой. Я стояла посреди песочницы, сжимая совок как гладиатор меч, и думала, что одиночество – удел сильных женщин. Тогда, правда, сия мудрая мысль пришла мне в виде обиженного крика:

– Ну и иди отсюда, трус! Не очень-то ты и нужен!

Но суть была та же. Тогда же мама Славы приняла решение сменить детскую площадку, и его я так больше не увидела. Вторая любовь тоже была несчастной, зато моя честь была отомщена.

Любой физик с лёгкостью процитирует открытие Шарля Кулона о притяжении частиц с противоположными зарядами, но о последствии этого закона даже не задумается. А что может быть апофеозом притяжения? Только столкновение. К сожалению, школьный курс был построен так, что изучать физику я стала лишь после того, как испытала на себе действие ещё неведомого мне закона. Это случилось через год после песочных войн, когда мои детсадовские будни остались в прошлом.

«Первый раз в первый класс» – красовалась надпись на открытке, которую мне подарила бабушка. В дни подготовки я ещё не понимала важности ожидавшего меня события и, равнодушно засунув открытку в письменный стол, принялась мечтать о покупке портфеля с волком и зайцем из мультфильма «Ну, погоди!» и новых сандалиях. В «Детском мире» мы с мамой купили мне коричневую форму и два метра кружевной тесьмы, которую бабушка порезала на воротнички и манжеты для школьного платья. На торжественной линейке я появилась с новым ранцем за спиной и букетом гладиолусов, который был больше меня чуть ли не в два раза. Папа с мамой то и дело фотографировали меня на старенький «ФЭД», а я с удовольствием позировала им, не замечая, что букет для меня тяжеловат и меня то и дело мотает из стороны в сторону. К школе стайками тянулись другие первоклассники в сопровождении родителей; слившись с толпой, мы собрались на школьном дворе, где всех выстроили в линейку. Директор школы выступил с речью о наших «трудовых буднях и новых открытиях», смысл которой дошёл до меня гораздо позже – классе в восьмом, если быть совсем точной. Во время речи я была занята тем, что разглядывала будущих одноклассников и одноклассниц и размышляла, как выпросить у мамы лакированные сандалии, как у Светки из второго «Б», которая считалась самой продвинутой и модной.

В классе нас ещё раз сфотографировали и передали в надёжные руки учительницы. Тамара Анатольевна принялась нас рассаживать за парты, руководствуясь старой схемой: «мальчик плюс девочка», и когда мы с Наташкой вдоволь наревелись по причине, что нашу пару учительница тоже безжалостно разбила, я смирилась с безысходностью и принялась разглядывать нового соседа. Первым потрясением для меня стал цвет его волос. И почему я раньше не обратила на него внимания? Лица блондина я сразу не увидела – мальчик что-то пристально разглядывал за окном, но, когда он повернулся к классу, услышав учительский призыв, моё сердце дрогнуло. Пока его голубые глаза лениво изучали присутствующих, я пыталась вспомнить хоть одну клятву, данную себе, о том, что в блондинов я больше не влюбляюсь, но в голове было пусто. Светловолосый мальчик уверенным жестом почесал нос и, повернувшись ко мне, поинтересовался:

– Жвачка есть?

– Нет, – как заворожённая прошептала я, стараясь не моргать.

С этой минуты я была сражена наповал. Макс Рыжов – а ангельское создание звали именно так – оказался убеждённым двоечником, но за красивые глаза – теперь я точно знаю, откуда пошло это выражение – ему часто ставили «тройки», а за домашние задания, которые он ежедневно списывал у меня, он умудрялся получать «четвёрки». Но влюбилась я окончательно и бесповоротно, когда увидела, что несокрушимый авторитет учителя не имеет для него особого веса.

Мальчишки на переменах частенько развлекались тем, что сбрасывали со столов карандаши и тетрадки, поднимая парту за один край. Девчонки визжали, собирая с пола письменные принадлежности, а парни радостно бежали дальше. Не избежала нападения и моя парта – Макс налетел на неё подобно торнадо и принялся поднимать за край. Видимо, в тот момент его мало волновало то, что и его карандаши окажутся на полу.

– Что здесь происходит? – воскликнула учительница, видя мои ошарашенные глаза.

– Ядерная война!!! – проорал Макс ей в ответ, продолжая раскачивать парту.

Мой новый пластмассовый пенал полетел вниз. Звонко стукнувшись о деревянную поверхность, он раскололся, рассыпая скрепки, словно крупу. Рыжов захохотал, но я, как ни странно, совершенно не обиделась на него. Видимо, сказалось то, что для него вопль учителя не возымел должного действия. А Макс оценил, что я не забилась в истерике и не заплакала, а лишь собрала с пола скрепки и села за парту. С тех пор в нашем тандеме воцарились мир и спокойствие, и, казалось, ничто не сможет их нарушить.

Я тоже так думала, пока мальчишки не затеяли аферу с классным журналом накануне родительского собрания. На перемене я рано вернулась в класс и стала свидетелем, как Рыжов и компания умыкнули со стола главное свидетельство их неуспеваемости.

– Теперь она наябедничает, – заныл Вадик Сорокин, лучший друг Макса. – Может, мы её поколотим, чтоб молчала?

– Она не скажет, – с насмешкой произнёс Рыжов, словно знал обо мне что-то, чего не знала я. – Правда, Ильина?