Элизабет Гейдж - Ящик Пандоры. Книги 1 – 2

Он так много для нее значил! Он возродил ее гордость, оказал необходимую поддержку, чтобы она не отступала от своей цели в работе, и дал ей драгоценное спокойствие, когда пронесшийся вихрь едва не погубил ее. Тим был землей, на которую Лаура выбралась.

И теперь она узнала правду. На самом деле она всегда знала, что Тим любит ее. Почему она никогда не отдавала себе в этом отчет, когда это был основной факт в ее жизни? «Он любит меня. Тим любит меня…»

Пять минут назад Лаура чувствовала себя одинокой как никогда. Но теперь звук голоса и прикосновение руки Тима были проникающими в ее заледеневшую душу, согревали, возвращали женщину к жизни, несмотря на ее упрямое стремление спрятаться от окружающего мира.

Рука Тима по прежнему лежала на ладони Лауры. Он не сводил глаз с ее лица. Взгляд их был успокаивающим и в то же время каким-то опьяняющим, даже опасным.

Внутри Лауры назревал взрыв, словно джинн, выпущенный из бутылки при звуке этих трех прекрасных слов, очаровал женщину, парализовал волю, превратил в нового человека, способного делать те вещи, которые несколько мгновений назад казались невозможными.

Лаура почувствовала внутри все крепнущий голос, появившийся после этого невидимого превращения, переполняющий ее, рвущийся наружу, поддерживаемый силой воли Тима и ее собственной слабостью.

Коробочка была открыта. Тим надел кольцо Лауре на палец. Женщина больше не могла сопротивляться. Теперь она не была одинокой и никогда не станет ей, если даст Тиму согласие.

– Итак? – спросил он, нетерпеливый, словно мальчишка. Опять Лаура заметила в его глазах странный озорной свет, словно он знал, что ее оборона ничто по сравнению с силой его любви.

Лаура затаила дыхание. Кольцо на пальце и мягкий голос прогнали ее последние колебания.

– Да, Тим, – сказала она, сделав последний шаг, выбивший почву у нее из-под ног, и отдавая себя в его руки, словно только это могло теперь спасти ее от нее самой. – Я выйду за тебя замуж.

«Дорогие мои, мы собрались здесь перед Богом и в присутствии свидетелей, чтобы соединить вместе мужчину и женщину в святом браке, который есть священный союз, установленный Господом…»

Уинтроп Бонд стоял рядом с Лиз перед собравшимися родственниками, друзьями и представителями высшего нью-йоркского общества. Почти каждый из присутствовавших был моложе Уина, как и прекрасная невеста, чья улыбка светилась за прозрачной вуалью.

Скучные родственники бросали неодобрительные взгляды: кто на волшебное свадебное платье Лиз, кто на лысеющую седую голову Уинтропа.

Священник в своем облачении был здесь самым пожилым человеком, в очках и таким же седым. Он смотрел вниз на невесту и жениха, держа в руке писание.

Ни один человек в Церкви Христа, самой большой и престижной методистской церкви в Нью-Йорке, не одобрял эту женитьбу. Каждый, несмотря на прелесть Лиз, ставшей настоящим открытием церемонии, думал, что Уин не только обрекает себя на гибель, но совершает непростительный грех против бессмертия Бондов своей женитьбой на ничтожестве.

Четыре поколения хитрых, амбициозных, работоспособных Бондов сколачивали капитал не для того, чтобы увидеть его растраченным таким образом. Родственники превосходили друг друга в логике аргументов, пытаясь убедить Уина, что подобная женитьба является преступлением не только против Бондов, но и против истории, против всей Америки.

Все было напрасно. Уин сам распоряжался своей судьбой и принимал решения.

В общем, в церкви сегодня было мало радости.

Но Уинтропа Бонда это не волновало. Он радовался за всех.

Лиз стояла рядом с ним и светилась от счастья, от того, что происходило. Она выглядела такой юной, такой милой в своем волнении! Уин не сводил глаз с улыбки за вуалью, которая так много выражала…

Его не тревожило общее неодобрение. Любопытные лица в церкви принадлежали его прошлому, которое теперь закончилось. А его будущее было открытой книгой, и он собирался прочитать ее в глазах милого существа, стоящего рядом.

Последние несколько недель его сестры и кузины сделали все, чтобы отговорить Уина от женитьбы. Они даже познакомили его с абсурдным докладом детектива о прошлом Лиз. О прошлом, которое по их словам, было сомнительным. Но Уин остался непоколебимым. Он уже слышал об истории Лиз и имел время разобраться в ней.

Более того, Уин знал ее, знал Лиз так, как никто из его щепетильных родственников. Она была нежной, беззащитной девушкой, которая много страдала в жизни, которая любила его и хотела иметь от него детей. Правда в ее драгоценных зеленых глазах была гораздо более искренней, чем сомнительная клевета, придуманная платным детективом.

Уин был благодарен ей за то, что она пренебрегла внешностью и полюбила его. Лиз легко могла удовлетвориться, приняв его как отпрыска семейства надменных баронов, прогоревшую человеческую шелуху, в которой нет ничего интересного. Но девушка заглянула глубже и обнаружила человека, которым можно восхищаться и которого можно любить, человека, готового возродиться с помощью ее любви.

«В счастье, в несчастье, в богатстве, в бедности…» Слова звучали как стихи. Любимые глаза с затаившейся под их яркой девичьей поверхностью грустью смотрели сейчас на Уина, полные нежности, радости и больших обещаний.

Прошлое осталось в прошлом. Теперь ничего не имело значения, кроме Лиз.

«На всю вашу оставшуюся жизнь…»

«Следовательно, в брак нельзя вступать неосмотрительно или легкомысленно. Нужно относиться к нему почтительно, обдуманно и согласно целям, с которыми он был установлен Господом…»

Диана Столворт перевела взгляд с лица Хэла Ланкастера на доброго епископального священника Нью-Йорка. Позади, знала она, собрались родственники, Ланкастеры и Столворты, сотни приехавших из разных концов мира, и еще несколько приглашенных, высокие лица из Вашингтона, представители лучших семей нации.

Диана была в пошитом у Диора шелковом платье цвета слоновой кости с кружевом на лифе. Фотопортрет Ирвинга Пенна, изображающий ее в свадебном наряде, должен был появиться в ближайшем номере «Вог» вместе с отчетом о церемонии бракосочетания и особыми заметками о приданом невесты.

В данный момент перед Церковью Святого Варфоломея толпились журналисты из пятидесяти стран, жаждущие сделать несколько снимков, когда Диана с Хэлом станут выходить из храма. Телевизионные камеры запишут их проезд на лимузине до резиденции Столвортов на Пятидесятой Авеню на прием, затем отъезд в свадебное путешествие в Грецию на медовый месяц, в течение которого Хэл проведет несколько встреч с европейскими лидерами.

Это бракосочетание являлось самым ярким событием в американской социальной и политической жизни со времен Рузвельта. Хэл и Диана были подходящими фигурами, чтобы занять трон. Их женитьба казалась не только долгожданным союзом двух красивых людей и двух знатных семей, но и удачным политическим дебютом Хэла. Выглядело само собой разумеющимся, что в 1956 году он займет высокий пост. Рядом с Дианой было трудно представить его проигравшим избирательную кампанию.