Элизабет Гейдж - Ящик Пандоры. Книги 1 – 2

Джозеф Белохлавек видел, какой интерес дочь проявляла к его работе, и начал учить ее. Несмотря на свои годы она приняла этот вызов как должное. Она восхищалась самим процессом шитья, превращавшим бесформенные куски ткани в выкроенные детали одежды, пока законченный предмет не появлялся во всей красоте формы и цвета.

С этого первого дня Лаура обнаружила, что она, наконец, переломила отношение отца к себе. Ей никогда не приходило в голову, что ее талант к шитью позволял отцу воображать, что она и была тем самым наследником, которого его жена не могла ему дать. Несмотря на это, Лаура была счастлива, что ее приняли, и ей нравилось сидеть на его коленях в мастерской и управлять машинкой. Иногда он шил ей платья из оставшихся кусков материи, которые находил в городе. Он примерял их на нее, его пальцы были странно мягкими, когда оборачивали одежду вокруг ее маленького тела. В эти моменты в его прикосновениях чувствовалась теплота, которая заставляла ее сиять от радости. Но за стенами мастерской он был такой же отец, как всегда: молчаливый, занятый, поглощенный горькими воспоминаниями и ненавистью к миру, такой сильной, что Лауре казалось, что эта ненависть включает и ее, и мать.

Получилось так, что она вела теперь двойную жизнь. Льнула к матери, когда ей требовалось нежное прикосновение, поцелуй, улыбка, в то же время тайно ожидая моментов, когда в уединении мастерской она могла восстановить свою близость с отцом. Апофеоз этой близости наступил в День Благодарения, когда ей было шесть лет. В одну из своих поездок по магазинам ее отцу удалось достать прекрасный сатин в пастельных тонах, и он удивил ее в День Благодарения совершенно законченным костюмом клоуна, в стиле Арлекино, дополненным симпатичными деталями: дудкой, фальшивым носом и очаровательной шляпкой конической формы.

Это был самый прекрасный костюм, который Лаура когда-либо видела или представляла. Когда она вышла, держась за руку матери, то оглянулась назад и увидела отца, стоявшего на ступеньках и смотревшего на нее. Он бы ни за что не стал принимать участие в чуждом ему празднике Америки, посещать соседей, но он помахал ей на прощание, глядя на нее с гордостью, и во взгляде его, казалось, блестела вся та любовь, которой он лишал ее все эти годы.

Она поворачивалась, чтобы помахать ему снова и снова, цепляясь за руку матери, заставляя ее приостанавливаться. Папа понемногу отдалялся, все еще махая ей, отвечая на любовь дочери взглядом, полным хрупкой нежности, который, казалось, говорил:

– Я знаю, малышка. Я знаю, я холодный человек и ожесточенный, но я все равно люблю тебя всем сердцем.

Воспоминания об этом вечере заслонили впечатления от ранних лет жизни Лауры. И ступенька, на которой стоял отец, и свет, в котором был виден его тонкий силуэт, и осторожная улыбка на его губах – всему этому суждено было исчезнуть скорее, чем она могла предполагать. Следующей весной родители Лауры умерли.

Их чешский родственник говорил о новых, необъятных возможностях, открывающихся в Милуоки, и отец Лауры, который никогда не любил Чикаго, тут же решил переезжать. Он заполнил шаткий нанятый фургон их вещами, и они отправились в путь двадцать первого марта, холодным утром, когда бушевала буря, и злые ветры с озер принесли неожиданно дождь со снегом. Они ехали весь день, продвижение затруднялось большим движением и скользкими дорогами. Лаура спала на коленях матери, когда машина, ехавшая навстречу, потеряла управление и столкнула с дороги громоздкий фургон.

Лаура во сне потеряла сознание, так как ударилась головой о приборную доску. Она проснулась через сорок восемь часов в одной из больниц Висконсина. На стуле около ее кровати сидела женщина, которую она раньше никогда не видела. Изумленному ребенку сказали, что ее родители теперь на небе, но о ней будет заботиться ее семья. Ее повреждения каким-то чудом оказались легкими и через две недели ее выписали из больницы и доставили в Нью-Йорк, где длительным решением семейного совета было принято, что заботу о ней возьмет на себя дядя Карел и его американская жена Марта. Наделенная природой детским талантом смиряться с судьбой, Лаура приняла свое новое окружение с широко открытыми глазами и никак не показала, что сама она переживала сейчас ссылку, похожую на ту, которая с корнем вырвала ее родителей из родного дома и превратила в сбитых с толку странников, отрезанных друг от друга так же, как и от мира.

Она просто начала все сначала. Первые семь лет ее жизни стали предысторией, такой же неясной, как и предыстория обычного человека – смутное время, пережитое и забытое.

Будущему предстояло открыть, кто она.

Деймероны назвали свою дочь Елизабет в честь ирландских тетушек, кузин и бабушек. Она была красивым ребенком. Таким красивым, что по сути дела почти со дня рождения стала частью длительной войны, которую вели ее родители со дня своей свадьбы.

Боб Деймерон был красивым мужчиной и большим любителем женщин. Ростом он был чуть выше шести футов, лысеющий со светлыми волосами и приятным цветом лица. В его глазах была усмешка, а манеры были изысканны и несколько забавны. Наготове у него всегда были ирландские шутки на любовные темы, подходящие для любой ситуации.

Боб был популярным и успешным торговым представителем одной из фирм Луизианы, которая производила кухонное оборудование и небольшие приспособления, облегчающие труд домохозяек. Он был также хорошо известен в городе как местный политик, который собирал голоса, чтобы получить билет демократа, делая много шума из мелкого покровительства своим избирателям, из всего – от помощи владельцу магазина с небольшим кредитом до того, чтобы самолично удостоверяться, что мусорщик тщательно убирает аллеи в его районе, не оставляя пустых бутылок и консервных банок. Никто из тех, кто знал Боба Деймерона, не мог понять, как такой подтянутый, мускулистый любитель жизни мог жениться на таком сухом существе без чувства юмора, каковым была его жена.

Флора Деймерон никогда не обладала ни личным обаянием, ни интересом к чему бы то ни было. Она проводила все время или моя и перемывая скромный дом, которым владел Боб в рабочем районе, или запираясь на кухне, куда не допускались ни ее муж, ни дочь. Ходили слухи, что Флора принесла с собой приданое, которое было совершенно необходимо Бобу именно во время его женитьбы. Что было несомненно, если и не доказано, так это то, что у Боба было много приключений до его женитьбы и много после. В своем бизнесе и по политическим делам он встречал десятки женщин. Он испытывал свое физическое очарование на многих из них, многим он щедро уделял свои время и энергию, ограничиваясь, правда, только замужними женщинами, так как только они имели благоразумие понять ограниченность его обязательств перед ними и оценить это.