Ирина Минаева - Три часа утра

– Н-да, умеют люди развлекаться!

– Вам не хочется встать передо мной на колени? – кокетливо поинтересовалась Раймонда.

– Да нет, почему же, – холодновато отозвался Юлий, сменяя Лепилова. – Веселиться так веселиться…

Затем к работе приступила Стасенька.

Джульетту она вообще проигнорировала, зато позу Ромео вознамерилась, по-видимому, довести до совершенства. Она вертела его во все стороны, без конца меняя то разворот плеч, то положение рук, то ещё что-нибудь. Юлий исполнял её творческие замыслы с таким выражением лица, которое гораздо больше подошло бы скульптурному портрету кого-нибудь из героев-космонавтов или даже полярников.

Зрители перехихикивались и наперебой давали Стасеньке противоположные по смыслу советы. Наконец, она остановилась на варианте, близком к первоначальному, только теперь Ромео, стоя перед Джульеттой на одном колене, держал её руку в своей.

Все были довольны, но как только Рожнов, последний из творцов-ваятелей, неслышно прикрыл за собой дверь и уставился со странной усмешкой на Ромео-Юлия и Джульетту-Стасеньку, стало вдруг ясно, что самое интересное лишь начинается.

Чисто объективно, пылкую влюблённость они воплощали не очень убедительно. Юлий, вместо того чтобы с благоговением взирать на Джульетту, смотрел утомлённо куда-то в пространство. Стасенька же, по-видимому, все свои физические и душевные силы употребляла на то, чтобы её пальчики в руке Юлия тряслись не слишком заметно для толпящихся вокруг ценителей прекрасного. Вид у неё поэтому был скорее сосредоточенный и деловой, чем влюблённый. Однако Рожнов знал её достаточно хорошо, чтобы правильно оценить обстановку.

– Да-а-а, – протянул он, критически оглядывая «памятник». – Уровень художественной выразительности вне всяких сравнений. Здесь придётся поработать!

Прежде всего довольно-таки вдохновенным движением Вадим расцепил их руки. Потом поднял Юлия с колена и со словами:

– Может, лучше так? – отвернул его голову от Стасеньки на девяносто градусов.

Зрители отреагировали на неожиданное художественное решение радостным смехом. Обойдя пару раз вокруг «монумента», Вадим одумался и, вздохнув, снова развернул Ромео к предмету его страсти. Более того, затем он чуть ли не буквально толкнул Джульетту в объятия возлюбленного, причём долго не мог остановиться на наиболее ценном в художественном отношении положении её рук. Юлий старался сохранять по мере возможности спокойно-безразличный вид, пока Стасенькины пальчики искали по воле скульптора выгодный ракурс на его спине, но для него это было, безусловно, трудно, не говоря уже о ней. Благодарные зрители веселились от души.

– Вот так вроде ничего, смотрится, – одобрил, наконец, Рожнов. – Уважаемые леди и джентльмены, обратите, пожалуйста, внимание на скульптурный портрет Джульетты. Весь облик юной итальянской красавицы дышит пламенной страстью по отношению к… – здесь Вадим сделал выразительную паузу. – Нет, Ромео, к сожалению, не хватает эффектности… А что если попробовать такой вариант?..

Несколько уверенных движений, внезапный Стасенькин слабый писк – и восхищённые зрители награждают талантливого скульптора аплодисментами. Теперь памятник выглядит в высшей степени оригинально: Ромео держит любимую на руках.

– Маэстро, грандиозно! – хлопает в ладоши организатор конкурса. – Итак, вы удовлетворены?

– Пожалуй, не совсем, – отвечает с довольным видом маэстро, не сводя глаз с Ромео, который, сохраняя свой обычный независимый вид, всё-таки уже начинает чуть заметно пошатываться под тяжестью пятидесяти с лишним Стасенькиных килограммов.

– Общий замысел, бесспорно, гениален! – рассыпается в комплиментах Вайнберг. – Примите мои поздравления, маэстро. Вероятно, вас не устраивают лишь кое-какие детали?

– Да, именно так, – царственно кивает «гениальный» скульптор и неторопливо обходит «памятник», тщательно осматривая его со всех сторон.

– А он, случайно, не рухнет? – весело интересуется публика.

– Думаю, пока нет, – отвечает маэстро с ослепительной улыбкой.

Зрители радостно смеются.

Ромео пошатывается, однако стоит по-прежнему с прямой спиной и спокойным взглядом. Джульетта замерла у него на руках, словно пойманная птица. Если бывают, конечно, в природе птички таких не маленьких габаритов. (Пингвины?)

Неизвестно, сколько минут ещё Рожнов расхаживает около своего творения, выдавая публике пространные рассуждения о художественной значимости деталей. Однако и ему в конце концов становится ясно, что пора заканчивать, – тем более что Ромео, вопреки всем ожиданиям, так и не собирается ни опустить Джульетту на грешную землю, ни хотя бы как-нибудь проявить элементарные признаки нетерпения, утомления и т. п. Однако Вадим ещё не теряет надежды оставить последнее слово за собой.

– Эврика! – восклицает он тоном внезапного озарения. – Я понял…

Зрители почтительно умолкают.

– Одежда! – веско произносит маэстро. – В ней всё дело. Где вы видели скромного итальянского юношу, какого там века-то – пятнадцатого? Шестнадцатого? В джинсах?! Надо, наверное, их снять, как вы полагаете?!

Зрители в полном восторге. От их самозабвенного хохота колыхнулись стены. Не пошевелился лишь «памятник». Судя по всему, Ромео недооценивал творческую смелость маэстро.

– Сэнди, проассистируй, – скомандовал Вадим Лепилову, и они с отрешённо-торжественными лицами с разных сторон подступили к «монументу».

Ромео, как и предполагалось, дожидаться их дальнейших действий не стал. Он инстинктивно отпрянул, осторожно поставил Стасеньку на пол и, вскинув голову, холодно произнёс:

– Для подобных экспериментов вы выбрали не тот материал, маэстро.

По окончании очередного всеобщего приступа здорового смеха Рожнов констатировал, что, к сожалению, скульптурный материал оказался недостаточно прочным, и заявил, что отказывается работать в таких условиях.

В ту же минуту смолкли последние смешки, потому что Стасенька на глазах у всех шагнула к Юлию и как-то неловко, по-детски, со странным выражением лица прижалась головой к его груди.

В его глазах мелькнуло удивление, но тут же сменилось тем же непонятным выражением: что-то рвущееся и сдерживаемое одновременно.

Он отбросил волосы с лица, снова подхватил её на руки, открыл ногой дверь и неторопливо направился к лестнице.

В конце коридора Стасенька начала брыкаться и попросила:

– Пусти…

Он поставил её на пол.

– Подожди, мне надо одеться, – сказала Стасенька. – А ты где разделся?

– В 305-й, у Морозова. Не знаешь его?.. Подожди меня здесь. Нет, я тебя отнесу туда.

Он так и сделал, несмотря на её отчаянные протесты.

Гвалт в 814-й при их появлении тут же прекратился. В абсолютной тишине Юлий подождал, пока Стасенька обуется, потом подал ей шубу, спросил: