Диана Кизис - Последний штрих

Когда мы прибыли в ресторан, Зак спросил, не буду ли я возражать, если заказ сделает он.

– Нет, конечно, – отозвалась я и с облегчением отложила меню. Я считала, что неплохо знакома с итальянской кухней, однако во всем перечне блюд мне встретилось лишь одно знакомое слово – ризотто.

Зак подозвал официанта. Они начали беседовать по-итальянски – только и было слышно, что раскатистые «р», звонкие «т» да отчетливые «о». Ресторанчик был маленький, но приятно обставленный, с кирпичными стенами и столами из красного дерева, на которых стояли зажженные лампы, а в конце зала, через открытую дверь кухни, виднелась печь. Она с треском пожирала деревянные поленья и источала запах поджаривающегося мяса и поднимающегося теста. Я повернулась, чтобы на нее полюбоваться, и оцарапала локоть о кирпичную стену позади стула. Сразу вспомнились ссадины, которых мне не удавалось избежать, когда я валялась с кем-нибудь на постели в студенческом общежитии. Один раз я даже целовалась там с Заком. Я почувствовала, что краснею.

Официант одобрительно кивнул и отправился за вином. Мы с Заком воззрились друг на друга.

– Мне нравится твое платье, – сказал он.

– Спасибо. – Я поправила вырез горловины. Может, рассказать ему, по какой системе я наряжалась? Не стоит, еще дразнить станет: Сесил наверняка не приходилось прибегать к таким ухищрениям для того, чтобы одеться к ужину. Взгляд Зака смущал меня. Ведь это, по сути, наше первое свидание, а я все никак не могу нащупать верный тон. Зак, похоже, тоже чувствовал себя неловко – наверное, виновата в этом я. К счастью, и помимо разговоров нам было чем заняться – объедаться.

За корзинкой с хлебом и тарелкой домашнего сыра рикотта последовало еще шесть блюд. Мы деловито набивали себе брюхо. Зак объяснял, из чего приготовлено каждое блюдо. Чего здесь только не было! И теплая цыплячья печень с кростини (гренками), и маринованные помидоры, посыпанные жирным сыром буррата и сбрызнутые оливковым маслом. Нас потчевали вкусным пюре из бобов и душистыми, хрустящими сосисками, шкурка на которых, казалось, вот-вот лопнет. Блюдо с загадочным названием «риболлита» оказалось хлебным супом. Еще мы отведали белой рыбы, поданной на черной чугунной сковороде – она была очень горячей и брызгала жиром.

Мы жевали и беседовали на обычные темы: о его доме, о моем, о поисках Брин нового жилища; делились новостями из жизни родителей. Когда я спросила Зака, почему ему нравится писать о еде, он заметно оживился и разговор стал более интересным и открытым.

– Меня это успокаивает, – объяснил Зак, положив мне на тарелку второй кусочек рыбы и протянув ломтик хлеба. – Так было всегда. – Он помолчал. – Возможно, это как-то связано с бабушкой: она у меня замечательно стряпала. Она была француженкой, но так готовить в школе Дюкасса не учат. Она любила блюда, популярные некогда в Северной Франции: мясное ассорти с бобами, морковь со сливками и приправой, «лапин-а-прюно»...

– Про ассорти с бобами понятно, а вот что такое этот лапин-а-пру?..

– Жареный кролик с черносливом. Французский деликатес.

Я спросила, часто ли он видел бабушку. Зак рассказал, что его родители вечно ссорились, и тогда приезжала «бабуля». Она согревала дом своим присутствием и своей стряпней. Холодильник ломился от жареных цыплят и французского шоколадного пудинга.

– Я мог часами сидеть на кухонном полу и наблюдать за ней, раскрашивая между делом картинки. Только бы не слышать, как дерутся родители, – сказал он.

– А они что, дрались?..

– Старые добрые папаша с мамашей. – Зак отправил в рот очередной кусок. Какое у него сильное, крепкое запястье! На безымянном пальце, там, где прежде было обручальное кольцо, – полоска незагорелой кожи. Когда же это успело произойти? – Моя мать была алкоголичкой и, видимо, страдала депрессией, но в детстве я не знал таких умных слов. А что касается отца... Что ж, вообще-то он славный парень, только очень уж вспыльчивый, особенно когда хватит лишнего.

Я вспомнила миссис Дюран, которую видела лишь раз, на похоронах Сесил. Бледно-голубые глаза, скрещенные на груди руки, крошечная ладонь сжимает тонкое запястье. Помню, она еще прикоснулась к моему плечу, и мне показалось, будто меня ткнули палкой.

«Знаю, – сказала она и повторила: – Знаю».

– Она и сейчас пьет? – спросила я.

– Ни капли! – Зак рассмеялся. – Теперь она увлечена теннисом.

– Знаешь, я понимаю, почему ты стал дегустатором, – сказала я. – Вот ты сейчас рассказывал, и я видела, что ты относишься к пище так же трепетно, как я – к мебели.

Он попросил объяснить, и я рассказала, что, когда я была маленькой, наша семья жила в большом доме на Маунт-Олимпус. Район был такой спокойный, что мы с Генри разъезжали на велосипедах посреди улицы. Мне нравился наш дом. Нравился ковер с бахромой в моей детской. Обеденный стол в античном стиле, вокруг которого родители расставили причудливые проволочные стулья Бертойя. Дом был заставлен самой разномастной мебелью: родители собирали ее повсюду, где им довелось жить. До моего рождения они вращались в кругу сан-францисской богемы, потом на время осели близ озера Мичиган и подрабатывали в свечной лавке – там им посчастливилось раздобыть кое-какую мебель зеландского производства, – а затем отправились путешествовать по Индии.

– А когда они развелись, – продолжала я, – все имущество поделили. Вещи, которые так чудесно смотрелись в одной комнате, развезли по разным домам.

– Значит, ты пытаешься собрать все заново?

– Да нет. – Я улыбнулась. – Я еще не совсем сумасшедшая. Но мне хотелось бы вернуть то время. Воссоздать волшебство этих комнат, что ли. Если бы только Тарин позволила! Понимаешь, жизнь – сложная штука. Иногда так хочется посидеть в уютном местечке и поплакать.

Зак рассмеялся. Принесли десерт: толстые макароны «каннеллони», фаршированные сладким творогом с изюмом и посыпанные тонюсеньким слоем сахарной пудры – словно на тарелки подул ангел.

– Всегда хотел спросить, – начал Зак, – почему ты не уволишься? Ведь Сесил оставила тебе деньги. Запишись, скажем, в школу дизайна интерьеров или попробуй себя в качестве декоратора.

– Жизнь меня и без всякой школы многому научила, – сказала я. – К тому же я хочу потратить деньги на что-то особенное. На что-нибудь такое, что понравилось бы Сес.

Зак зачерпнул ложкой десерт.

– Ну что я могу сказать? Главное, Джесси, – это как ты себя вела с Сес до ее гибели. А теперь живи своей жизнью, вот и все. Уверен, Сесил сказала бы то же самое.

Я кивнула. Это я и пытаюсь делать.

Когда мы ехали из ресторана, накрапывал дождь. Я наблюдала за ручейками воды, стекавшими по боковому стеклу. Иногда их освещали фары встречных машин, и тогда они становились похожими на крошечные электрические реки. Мне вспомнилось Колорадо: там в автомобильном стекле видишь не электрические реки, а звезды.