Анна Богачева - Женька

Сначала это был уход из семьи отца. Младшему тогда было десять, а Аурелю двенадцать лет, и он помнил, как плакала совсем еще молодая мать, как вмиг опало ее лицо, и потухли глаза. Потом она справилась с горем, расцвела краше прежнего, научилась растить детей одна, полагаясь только на себя и на подросших сыновей, но в первые дни, недели, месяцы ей было невыносимо тяжело, и они умирали вместе с ней.

Потом было замужество матери через восемь лет. К тому времени они привыкли жить втроем, и, казалось, были абсолютно, безоблачно счастливы, а мать однажды, улыбнувшись, сказала, что, слава Богу, дети выросли, и она может попытаться устроить свою жизнь. Вскоре из Бухареста приехал тонконогий пижон с труднопроизносимой фамилией, подхватил улыбающуюся мать, ее чемоданы и увез в неизвестном направлении. Как оказалось, навсегда.

Через двадцать лет произошло еще одно событие: возвращение в родные края отца. К тому времени брат уже девять лет был женат, но его, как и раньше, тяготило его сиротство при живых родителях.

Отец вернулся побитый жизнью, несчастный, с оползшей книзу правой частью лица, и брат, позабыв обиды, взял отца в свой дом. Этого можно было не делать – у отца в Плоешти в большом доме жила одинокая престарелая сестра, и Аурель надеялся… Но брат поступил по-своему. Аурель отступил тогда в сторону в напряженном ожидании – они с отцом слишком хорошо чувствовали друг друга. Нужно было предостеречь брата, и он, как мог, сделал это. Но запретить он не мог – это значило пойти против отца.

Брат жил в доме матери, и отец вошел в этот дом по-хозяйски, словно и не покидал его никогда. Он в шестьдесят семь лет, как и десятилетия назад, остававшийся завоевателем и разрушителем, перевернул все вверх дном. Он любил сына, но это совершенно ничего не значило. Его дьявольское обаяние, действовавшее безотказно на всех женщин, не умалили ни годы, ни подступившие к тому времени болезни. Он увидел Диану, молодую жену брата, и в ту же минуту со всей силой возжелал ее.

Это был приговор. Женщины всегда оказывались бессильны перед его желанием. Они могли сопротивляться, движимые любовью к другому, чувством долга или страхом, но, если он не сбавлял напора и накала чувств, все уступали ему. Это было делом времени. Исход был предрешен. Диана тоже в конце-концов сказала себе, что так будет лучше. Почему и для кого лучше, она и сама не знала. Это было похоже на наваждение.

Потом все вышло наружу – да отец и не пытался скрывать своего превосходства. Диана плакала, но брат так и не смог простить. Отец уже давно не жил в его доме, а брат все помнил зло, был холодно-недоверчив с Дианой, а при встрече с отцом опускал глаза и становился молчалив. Теперь время от времени на него нападала хандра, которую могло излечить только время. Этой осенью он снова захандрил, и Аурель поехал в Израиль один.

Агентство на этот раз подыскало ему работу полегче и почти тысячу долларов ежемесячно. Пока Аурель не знал, награда это или расплата за что-нибудь, но это его жизнь, и, по крайней мере, ее не назовешь скучной. В этом и было его счастье. Он совершал поступки сам или под гнетом обстоятельств – но тоже сам, платил за них сам, и сам же получал награду. Он не жалел о сделанном, не пытался противостоять естественному ходу событий и ни на кого долго не обижался. Обиды себе и людям отпускал в короткой вечерней молитве, которая была больше похожа на душевный разговор со старшим мудрым человеком.

Глава 11

За три дня до моего отъезда в Берлин Олеся, хозяйка квартиры, написала мне письмо, которое я с большим удовольствием перечитала несколько раз. Манера изложения выдавала человека, близкого к веселым и находчивым. Удивительно, но письмо нисколько не насторожило меня.

«Приятно заочно познакомиться :), – писала Олеся, – Моя квартира находится в престижном районе Charlottenburg, соседнем с Schöneberg, в котором расположена Ваша школа. Посмотрела по карте – это всего в шести километрах, добраться можно на автобусе или метро за полчаса. Рядом с домом знаменитый Kurfürstendamm, это самый центр западного Берлина. Вокруг - невозможная красота, отличный шоппинг, куча продуктовых магазинов, кафе и ресторанов, четыре станции метро и куча автобусных остановок, зоопарк, парк и чёрта в ступе. Быстро добраться куда бы то ни было – вообще не проблема. Квартира однокомнатная, большая, с ванной комнатой, кухней и высокими потолками. Это старый фонд. Она у меня очень уютная и ухоженная, я люблю порядок. Самое главное: в квартире живёт Васят. Но ц/у про него я Вам выдам отдельно, когда договоримся принципиально».

Это была большая удача – квартира в центре и практически бесплатно. Все пока складывалось в настоящем, будущее тоже рисовало радужные перспективы. Если я успешно пройду танцевальные курсы в Берлине, можно будет поступить там же в Академию танца, закончить ее. И танцевать, танцевать, танцевать! Так мне виделось будущее из февраля 2014 –го.

Накануне отъезда я получила сообщение от Эдика, который был в курсе моих планов и сомнений.

«Не надо бояться. Я рад твоей смелости. Рад, что делаешь то, о чем мечтаешь, и чего хочется душе. Если возникнут проблемы, помогу. Вернуться всегда сможешь»,- написал он.

Добрая душа. Он не обижался на меня. Наверное, он на самом деле гений.

Самолет в Берлин улетал рано утром. Таможенник в Пулково хотел увидеть мой обратный билет. Его не было. Я уезжала, не зная, когда вернусь обратно. Обошлось. Пропустили в самолет. Родители стояли у выхода в зону вылета. Уходя, я оглянулась, у них были светлые лица, а мне хотелось плакать.

В аэропорту Берлина обошлось без эксцессов и лишних вопросов. Немцы совсем не хотели, чтобы их заподозрили в антисемитизме. Аллилуйя!

В Берлине было минус семь, без солнца, и прохладный ветер. Я купила билет на электричку и отправилась из аэропорта в город. Теперь, оглядываясь назад, я не могу вспомнить ничего из первых часов пребывания в Германии. Только тяжесть чемодана, когда я поднималась по лестнице. Где это было? Стук чемоданных колес по асфальту элитного района Шарлоттенбурга, где люди ездили на такси и не таскали тяжелые чемоданы по брусчатке. Ха-ха.

«Есть ли солнце? – спрашивали родители, – Хорошего тебе дня!»

Глава 12

Соня была хозяйкой жизни. Она родилась такой. В тридцать шесть лет она стала владелицей большого дома, земли вокруг него, розовых кустов вдоль низенького забора, ограничивающего участок, четырех апельсиновых деревьев и моря, что синело в сотне метров от особняка. Дом и все, что его окружало, признавал ее старшинство и прислушивался к ней, боясь пропустить не то, что слово, даже изменение интонации.

Муж Сони умер молодым, ему едва исполнилось пятьдесят четыре. Возможно, его убил страх пропустить какую-то мелочь в бесконечных монологах жены. Но, скорее всего, он покинул этот мир потому, что однажды Соня ощутила обременительность для собственной персоны его бездарного существования. Он утомил ее своей абсолютной никчемностью дома и неконтролируемостью, когда находился за его пределами – на работе, на встречах с друзьями. Чем он занимался в это время? О чем думал? Иногда он возвращался таким чужим, таким независимым из этих отлучек, иногда, вернувшись, пытался гнуть свою линию, грубил и не хотел ее слушать!