Настасья Карпинская - По осколкам

– На, выпей, легче станет, – даже не спрашиваю, что это. Послушно выпиваю. – Плохо будет, заходи. Ещё один укол сделаю.

– Спасибо.

Так мы сидим в коридоре ещё минут сорок, пока участковый не выглядывает из кабинета, приглашая нас внутрь.

– На ближайшем магазине камера висела. Взяли запись, всё хорошо видно, только… – он осекается, как будто неприятно говорить, – только дело замнут, скорее всего.

Я молчу. Видимо, укол подействовал. Сейчас я ничего не чувствую ни физически, ни душевно. Пустота накрыла. Похоже началось действие препаратов.

– Почему? Если вы говорите, всё видно? Вы для чего тут сидите вообще? – Рита начинает кричать, почти наседает на него.

– Успокойтесь, – рявкает на неё участковый. − Там не просто пацанва с района. Тот, кто это сделал, сын богатого человека. Даже если мы пойдем против и заведём дело, его замнут, до суда не дойдёт. Только погоны полетят со всех, а это никому не надо.

– Кто он? – я поднимаю свои глаза на участкового. Я хочу знать имя это человека. Если его не накажут, я хочу хотя бы знать, кто он.

– Сын Никольского.

– Того самого? Что по телевизору показывали? Адвоката? − снова вмешивается Ритка с нескрываемым удивлением в голосе, смешанным с презрением.

– Его самого,– и переводит взгляд на меня. −Ты же понимаешь, девочка, кто он, и кто ты? Он не станет марать своё имя из-за дочери местной алкашки.

Вопросы отпадают сами собой. Мне всё понятно. Рита ещё пытается что-то сказать, спорить. Но я беру её за руку и вывожу из кабинета.

– Тебе домой нельзя сейчас.Там мать твоя с собутыльником, пьяные оба, отношения выясняют. Ко мне пойдём. Бабушка не будет против, −Рита ведёт меня к себе.

Я молчу. Иду, еле волоча ноги, и молчу. На улице уже очень темно. Я даже не знаю, сколько сейчас времени. Бабушка Риты уже стоит у ворот, ждёт нас.

– Почему так долго? Стемнело уже, – начинает она браниться, но осекается, разглядев мой внешний вид. −О Боже, Анечка, что случилось? – мы заходим во двор.–Деточка моя, кто ж сотворил-то такое? Рита, в баню её веди. Истоплена, тепло там.

Рита отводит меня и помогает раздеться. Выходит за полотенцами, но я знаю, что это лишь повод объяснить всё бабушке. Возвращается довольно быстро. Помогает отмыться, аккуратно вымывает грязь из ран и ссадин.

– Ань, если больно, ты не молчи, говори, – но я молчу. Если заговорю сейчас, то начну реветь и окончательно напугаю бабушку. Меня прорвёт, как плотину, и она вызовет скорую. А я не хочу в больницу. Стискиваю зубы сильнее и молчу. Рита с бабушкой укладывают меня после бани спать. Как только голова касается подушки, я проваливаюсь в сон, тревожный, неприятный, беспокойный, наполненный кошмарами и мерзкими чудовищами.

Еще два дня живу у Риты. Первый день почти весь отлеживалась, болело всё тело. Баб Нюра не разрешала вставать, отпаивала меня травяными чаями, не задавая никаких вопросов, за что я ей была очень благодарна. На второй день я заставляю себя встать и помочь ей по хозяйству, пока Ритка бегает в библиотеку. На носу последние экзамены, и надо подготовиться.

– Анют, живи с нами. И мне помощь не лишняя. Да и к экзаменам спокойно подготовишься, без пьяных дебошей матери.

– Баб Нюр, да неудобно мне как-то. И так два дня со мной нянчитесь.

– Не дури, девка. Давай,Ритка прибежит со своими книжками, пойдёте, соберёте вещи, учебники. Всё, что нужно, и живи у нас. Нечего тебе на алкашей смотреть. Поди, и выспаться не дают. Мать твою я давно знаю. Работали на фабрике вместе. Хорошая женщина была, да только синька до добра никого ещё не довела и мозгов не добавила. Как мужик её бросил, ты ещё маленькая была совсем, так и начала она за рюмку хвататься. Вы тогда с Ритулькой только в ясли пошли.

– Баб Нюр… – не смогла я высказать, что чувствовала, просто обняла пожилую женщину. Слёзы закипали в глазах и горячими каплями заструились по щекам.

– Ну-ну, девонька, ты чего? Ты же мне, как внучка вторая. Я же тебя ещё кнопкой маленькой помню. Хорошо всё будет. Жизнь длинная: всё забудется, всё затянется, всё пройдет.

– Спасибо вам, баб Нюр.

– Да не за что, девонька, не за что. Иди, приляг да таблетку не забудь выпить. Я пойду за хлебушком схожу да с Зинкой поболтаю заодно. А то она мне своей рассадой уж сильно хвасталась.

После обеда мы с Ритой отправились ко мне домой за вещами.

В квартире стояла жуткая вонь от перегара, сигарет и ещё не пойми отчего. Мать с двумя мужиками сидела на кухне. Судя по количеству матов, они что-то бурно обсуждали. Мы с Ритой проскользнули в мою комнату и начали быстро собирать вещи. Я уже застегивала сумку, когда в дверном проёме появилась мать.

– О, какие люди! Дочурка нарисовалась. Набл*довалась, прошм**довка? Что с личиком? Хахаль разукрасил? Так тебе и надо! Нех*й шляться, где попало. Денег хоть дал еб*рь-то твой? – от неё несло перегаром и запахом немытого тела за версту, вызывая во мне рвотные позывы. Время два часа дня, а она уже была в стельку пьяная.

– Мам, дай пройти.

– Денег, говорю, дал? – она снова перегородила дверной проём, не давая выйти из комнаты.

– Нет у меня денег. Дай пройти!

– А какого ты хр*на ноги раздвигаешь без денег, шл*ха!?

– Дай пройти, сказала.

– Денег дай, говорю. Что, не видишь, опохмелиться матери надо! – не могу больше её выносить: ни её, ни эту вонь. Отталкиваю её с прохода, и мы выбегаем с Ритой прочь из этой квартиры. В след нам слышишься отборная матерная брань. Мать орёт на весь подъезд так, что слышно даже на улице.

После тех событий прошло две недели. Я жила у Риты, готовилась к выпускным экзаменам и ждала возвращения Виталика из армии. Последние недели он отчего-то не отвечал на мои письма. Может, некогда, а может, затерялись на почте. Придёт, обязательно спрошу. Послезавтра у Риты день рождения. Восемнадцать лет, а через неделю у меня. Я ждала этого дня больше всего, так как, наконец, смогу уехать отсюда. Виталя планировал после армии переехать в город из посёлка и обещал забрать меня с собой.

Наивная дурочка, стоящая воздушные замки. Но я ведь тогда не знала, что мне принесёт завтрашний день. Всё, что во мне не смогли растоптать до этого, размазали тем днем по брусчатке перрона, пройдясь по остаткам армейскими сапогами. Рита забрала меня с вокзала. Всю дорогу до дома всё происходящее казалось каким-то нелепым, нереальным, словно происходило не со мной. Долго лежала в кровати и не могла уснуть, пока меня не начало накрывать. Ком собрался в горле, слёзы бежали по лицу. Хотелось кричать, плакать навзрыд. Наверное, события того дня были последней каплей. Чаша переполнилась, и вся боль рвалась наружу, просила выхода, ломая рёбра и перекрывая дыхание. Я, не желая разбудить своим воем Риту или, не дай Бог, бабу Нюру, прикрыла ладонью рот, заглушая всхлипывания, вышла во двор. Уйдя в самый дальний угол бабушкиного огорода, где стояла старая банька, присела на скамейку и, наконец, разрыдалась. Слёзы душили и сжимали горло, боль сдавливала грудную клетку. Я не просто рыдала – я выла от обиды, боли, несправедливости. В отчаянье стучала кулаками по старым бревнам бани, разбивая себе в кровь пальцы. Задавалась единственным вопросом: за что?