Валерий Вершинин - 7-я терапия – это ад!

© Надежда Нелидова, 2020

© Валерий Вершинин, 2020

ISBN 978-5-4496-8873-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Боевое крещение, и сразу сутки. Заступил в 7 утра, закончил в 7 следующего утра – и на лекции до вечера. Не могу сказать, что устал как собака, потому что сравнение не корректно. Псина вольно бегает на солнышке, обдувается ветерком, нюхает травку, у какого хочет дерева ногу задерёт. А когда устанет, свернётся и всласть отоспится в парке на тёплой крышке люка.

Придя домой, рухнул на диван, но уснуть не мог. В голове, будто стёклышки в калейдоскопе, мельтешили картинки прошедшей смены. Ноги ломало как у старичка-ревматика.

Именно старички – основной контингент 7-й терапии, расположенной на окраине города за кольцевой. А ещё бомжи, наркоманы, цыганки-попрошайки и прочий антисоциальный элемент. Как высказалась старшая сестра Алевтина, в неуклюжую рифму: «Свозят г… но, никому не нужнО». За глаза 7-ю терапию называют богадельней, бомжатником и шалманом.

Каким образом родне удаётся спихнуть престарелых дедушек и бабушек на дефицитные койко-места – тайна сие велика есть.

Многоопытная подружка Верка утверждает, что перед этим родственники обычно посещают кабинет заведующей и проводят там довольно продолжительное время. Замечено, что обе стороны расходятся чрезвычайно довольные друг другом. Порозовевшая как девочка заведующая запирает ящик стола, а оживлённые родственники, засовывая в карманы опустевшие бумажники, уносят ноги – не исключено, продавать по доверенности дедушкины-бабушкины освободившиеся квартиры. Больше мы их не видим – иногда забирать тело из морга приходится разыскивать через полицию.

Другая категория родственников – действуют напором. Перед ними пасует даже заведующая. Попробуй не прими у них стариков – напишут в страховую компанию, в Министерство здравоохранения, на Центральное телевидение, президенту РФ, в Страсбургский суд и ООН. Как правило, именно от таких фанатичных праведников поступают самые запущенные старики: истощённые, грязные, во вшах, расчёсах и пролежнях. Ну правильно, когда же выделить минутку на уход в плотном графике яростной борьбы за справедливость и за права человека?

В праздники и на выходные, когда больница пустеет, престарелые отказники, как малые детдомовские дети, жалобно хныкают и просятся домой. В первое время я пытался их утешить, присаживался, поправлял одеяло, расспрашивал о доме, о детях и внуках. Сейчас проношусь мимо как электровеник: элементарно не хватает времени.

Один дедушка на майские праздники кричал как резаный. Пришёл врач.

– Чего он у тебя орёт на всю больницу?

Склонился, прислушался.

– Домой просится. Думает, мы его похитили и насильно удерживаем. Эй, дед, мы бы со всей душой, да за тобой не пришли. Не при-шли!

Дедушка истошно кричал, пока не вкололи феназепам.

Кто-то из стариков лежит брёвнышком, кто-то едва переставляет ноги, цепляясь за стенки или за провожатого. Они хотят кушать, пить, какать и писать. Все они хотят жить – даже те, кто клянёт заблудившуюся по дороге к ним смерть. Особенно те, кто клянёт, и хотят жить.

Иногда родственники, бесцеремонно разглядывая больного, прямо при нём громко и небрежно интересуются:

– Он что, скоро умрёт?

О, каким собачьим отчаянием, ужасом, паникой и тоской наливаются при этом стариковские глаза! Врать нехорошо, но я сухо говорю:

– С чего вы взяли? Мы ещё ого-го, повоюем, правда, дедушка (бабушка)?

Справедливости ради замечу, что встречаются родственники – настоящие подвижники. В критических ситуациях спят ночами на стульях. Едва больница откроется – уже здесь. Бегут перед работой с судками, разогревают, кормят с ложечки, воркуют, искренно целуют. Нежно моют головы над тазиком. Старики лежат у них как херувимчики, чистенькие. Слабо ворчат: «Ну куды, куды натащили?»

«Подкидыши» поглядывают на них с завистью и ревностью: «А мои-то, о-хо-хо…» Или горько молчат, или, если могут, потихоньку ковыляют в коридор. Чтобы не видеть, не сравнивать, не рвать душу. И ведь не пожалуешься: сами воспитали. От осинки не родятся апельсинки…

***

Заступаю на смену. В очередной раз «обрадовали»: нештатная ситуация. Моя сменщица не успела ни документы заполнить, ни процедуры провести. Блин, да сколько можно, каждый день у них аврал и внештатная ситуация.

Ну да где наша не пропадала. Бодро замурлыкал под нос: «И живу я на земле доброй за себя и за того парня. Я от тяжести такой горблюсь…»

К отбою сгорбился в прямом смысле. Стою мокрый как мышь посреди коридора: в одной руке штатив с капельницей, в другой охапка назначений. Ноги, намотавшие за день не меньше 25 километров, дрожат, тыква не соображает. Рот открыт как у птенца, взгляд бессмысленно и загнанно шарит вокруг. Должно быть, видок был жалкий.

Женщины, совершавшие перед сном променад по коридору, пожалели: «Что уж ты, сынок, себя изводишь?» Скажите, блин, это румяным реформаторам из Министерства здравохранения.

До двух ночи заполнял кипу историй болезней. Начинаю осваивать знаменитый медицинский почерк «курица лапой». Недавно прочитал: за последние 15 лет в российском здравоохранении пишущую бумагу «Снежинка» стали закупать в 45 раз больше! Картриджей для принтера – в 140 раз больше! Шумим, братец, шумим! Дела идут, контора пишет.

При этом, чёрт возьми, в отделении нет лейкопластыря, чтобы зафиксировать иглу в вене. Приматываем скотчем – пламенный привет отечественному здравоохранению! На свои деньги беру в аптеке пластырь: рулончик 100 рублей. Боюсь, скоро придётся самому закупать бинты. К сведению: за ставку получаю чистыми на руки 14 тысяч рэ.

Управился с писаниной, лёг в сестринской – за тонкой стенкой туалет. Там мужик из левого крыла, с раком прямой кишки, на унитазе кряхтел всю ночь, четвёртая стадия. Ладно, попался терпеливый, а то некоторые кричат как в гестапо у папаши Мюллера. Таких спешно отправляют домой «на долёживание».

Так и проворочался на диване. Трудно уснуть, когда каждую минуту могут привезут экстренного. Завидую напарнику: его в любое время, в любом месте и любой позе уложи, и хоть Рамштайн над ухом вруби на всю мощь – дрыхнет как суслик.

***

Умер пожилой мужчина. Поступил с головокружением и лёгкой тошнотой. Привезли по скорой в полночь. Врач не успел даже до него дойти и назначить исследование: на нём одном три этажа (ещё раз привет Министерству здравоохранения и госпоже Скворцовой!)

Известно, что у мужчины семья, но навещала его только пожилая сестра. Приносила магазинное, самое дешёвое: плавленый сырок, упаковку сока, пачку вафель. Он с гордостью рассказывал, что является участником тылового фронта, что День победы – и его праздник. Мальчонкой встал к станку. Чтобы дотягиваться до пресса, под ноги ставил ящики из-под патронов. Греть коченевшие ручонки бегал к костру, его разжигали прямо в цеху.