Бонни Камфорт - Отказ

И я уже сделала вывод, что психотерапевтическое лечение Ник выдержит не более трех недель.

В кабинете он уселся в мое кресло, хотя перепутать кресла было просто невозможно.

– Мистер Арнхольт, – сказала я любезно, – пожалуйста, пересядьте в любое другое кресло.

Схватив свой бумажный пакет, он пересел в другое кресло лицом ко мне. По некоторым деталям – развязность, самодовольная ухмылка – я почувствовала, что он надо мной насмехается.

– Надеюсь, вы не против, если я буду есть, – сказал он.

– Чувствуйте себя свободно.

Я не одобряла, когда во время сеансов ели, но в тот момент мне и самой хотелось бы что-нибудь пожевать.

Я была голодна, а он едва ли походил на пациента для психотерапевта.

– Что привело вас сюда? – спросила я, На его лице появилась вызывающая улыбка.

– Любопытство. Хотелось увидеть, кем это Морри так восхищается. И я слышал о вас по радио.

Я подумала, что нарочито небрежная манера разговора скрывает внутреннюю тревогу.

– И это все? И никаких проблем или тревог? Отбросив легкомысленный вид, он снял какой-то волосок со своих безупречно чистых брюк.

– Меня не интересует психотерапия. Я – как бродяга. Поступаю так, как хочу. Как и вы сами.

– Почему «как я сама»?

– Доктор, да расслабьтесь вы. Это просто шутка. У вас есть свои маленькие установленные вами правила, и вам нравится, чтобы пациенты им следовали. Я понимаю.

– А бродяге не следует придерживаться никаких правил?

– Это верно.

– И вы, похоже, нашли способ, как добиваться успеха в делах?

– Похоже, да.

Он открыл свой пакет, достал оттуда шоколадный батончик и развернул целлофановую обертку. Внимательно рассмотрев батончик, он откусил кусочек, спокойно прожевал его, и только потом опять заговорил.

– В армии у меня было много всяких правил. Хотя я ушел из тех юридических фирм, где строго относились к выполнению служебных обязанностей, сейчас я занимаю высокое положение.

– Итак, вы не любите быть пай-мальчиком?

– Именно так. – Он улыбнулся.

– А нанести визит мне – значит быть пай-мальчиком?

– Да, прийти к вам и обсуждать свои чувства, – сказал он, доедая батончик.

Он сложил пакет в аккуратный прямоугольник и засунул его в пустую чашку из-под кофе. Его ногти были безукоризненны.

– Интересно то, что и чувств-то у меня маловато. В ответ на мои прямые вопросы он кратко обрисовал мне свою жизнь. Более восьмидесяти часов в неделю он работал у «Мак Качена и Обердорфа». Это была преуспевающая фирма в деловой части Лос-Анджелеса. Он проходил пешком пять миль в день, но по вечерам курил марихуану; в выходные дни он позволял себе немного кокаина, который запивал джином. Он считался ветераном, но в военных действиях не участвовал. Полученные привилегии помогли ему получить юридическое образование. Главными проблемами, сказал он, были для него его физическое здоровье и женщины. Язва после лечения не слишком давала о себе знать, но иногда приступ поноса вынуждал его покидать судебное заседание и бежать в туалет. Без марихуаны он плохо спал, среди ночи часто просыпался с сильным сердцебиением. Его любовные отношения никогда не затягивались больше, чем на три месяца.

– Вам было когда-нибудь настолько плохо, что хотелось покончить с собой? – Такой вопрос я обычно задавала во время своего первого сеанса.

– Нет. Но когда меня задевают за живое, я гоню свой «феррари» и не вижу ничего вокруг. Иногда еду со скоростью сто двадцать. Это как первая затяжка кокаином…

Поведение, которым он бросает вызов смерти. Способ противостоять внутренней пустоте.

– Вы когда-нибудь пытались покончить с собой?

– Нет, – ответил он. – Самоубийство – для трусов. Мои вопросы не выявили признаков психоза или острого эмоционального расстройства. Я вернулась к его «основной жалобе».

– Расскажите о ваших отношениях с женщинами.

– Я быстро устаю от женщин. Они всегда хотят, чтобы я рассказывал им, что я ощущаю.

Он сделал паузу и прочитал мои титулы, помещенные в рамочку на стене.

– Только секс с новой женщиной дает мне какие-то ощущения, но они не продолжаются долго. Обычно я могу соблазнить женщину очень быстро, за три-четыре свидания. Иногда я сдерживаю себя, и тогда она начинает думать, что слишком толста или что я люблю другую. И тогда я, запинаясь, говорю ей, что люблю ее, а она верит в мою искренность.

Какой многоопытный сукин сын, подумала я. Он замолчал и ослепительно улыбнулся. Казалось, он развлекается.

– Мне нравится, когда она берет меня в свою рукавичку.

Только через мгновение я поняла, что он имеет в виду оральный секс. Я вежливо улыбнулась и промолчала. Но я уже знала, почему женщины передают ему инициативу. Лицо его было загорелым и худощавым, а глаза – удивительно голубыми и прозрачными, как стеклышки витража. И он отбрасывал условности, что некоторым женщинам очень нравится.

– Через некоторое время секс надоедает, как и все остальное, – заключил он. – Я бросил свою последнюю. Ей так хотелось все обсуждать, что от этого просто тошнило. Восемь часов подряд она готова была обсуждать всякую ерунду.

Он замолчал на минуту и осмотрел комнату.

– Ваш кабинет так аккуратен и опрятен. Уверен, что свой дом, машину и одежду вы содержите в таком же порядке.

Я вспомнила аккуратные стопочки лифчиков и трусиков, обернутые бумагой свитера в моих ящиках.

– Вы очень наблюдательны, – сказала я. – Я действительно придаю этому значение. Вы, возможно, думаете, что наши взаимоотношения будут такими же, как с вашей последней подружкой. Что я буду до тошноты обсуждать ваши ощущения.

– Конечно, будете. Психотерапевты так всегда и поступают.

– А еще что-нибудь в жизни вас беспокоит?

– У меня бывают ночные кошмары. И головные боли.

– Возможно, это нервное перевозбуждение.

– Думаю, что да.

Мне показалось, что с ним что-то не в порядке – он патологически преувеличивал нормальное соотношение индивидуальных особенностей своей психики. Но ставить диагноз было еще слишком рано. В данный момент я знала только, что он отрицал наличие беспокойства, но оно проявлялось в его внешнем облике; он не ощущал депрессии, но именно она и вызывала саморазрушающее поведение. Его вызывающая манера себя вести являлась, вероятно, проявлением этого патологического преувеличения своих личностных особенностей, но мне нужно было время, чтобы убедиться в своей правоте. Некоторые люди так себя ведут, когда чувствуют, что им угрожают. А для других вызывающее поведение – это стиль жизни.

– Вы думаете, психотерапия может мне помочь? – спросил он.

Он выглядел серьезным, но прежде, чем я успела ответить, на лице его появилась презрительная усмешка.

– Что это я говорю? Ведь вы считаете, что психотерапия – решение всех проблем.