Джози Силвер - Две жизни Лидии Бёрд

Фраза вполне стандартная, но мне она такой не кажется, потому что чертовски точно характеризует мой бодрствующий мир – кто-то погасил в нем солнце. Я беру кетчуп и, коротко кивнув, возвращаюсь к Фредди.

– Замечательно воспользоваться случаем сегодня днем? – тихо бормочу я и провожу ладонью по плечу Фредди, прежде чем сесть.

– Воспользоваться случаем? – недоуменно повторяет Фредди. – Это что, какой-то девчачий код для секса? Ну если так, я согласен.

К счастью для него, он никогда не узнает, что я имела в виду.

– Я хочу кое-что тебе сказать, – сообщает Фредди. – Обещай, что не разозлишься.

– Не могу обещать, пока не узнаю, что это такое.

Он намазывает маслом тост, покачивая головой:

– Э-э… сначала обещай.

В этом весь Фредди.

– Ладно, – сдаюсь я. – Обещаю не злиться.

Он тут же расплывается в улыбке:

– Я сделал заказ на наш медовый месяц.

Сердце подпрыгивает от радости и тут же падает: все это не продлится до следующего года. Эта реальность может исчезнуть прямо завтра… Сердце, медленно кувыркаясь, летит куда-то вниз…

– Сделал заказ?..

Фредди выглядит ужасно довольным собой, прямо из себя выскакивает.

– Хочешь, чтобы это осталось сюрпризом?

Я качаю головой, не доверяя собственному голосу. Надеюсь, Фредди примет выступившие на моих глазах слезы за слезы радости.

– И куда мы поедем?

Он делает паузу, словно всерьез сомневается, стоит ли мне говорить, но не может сдержаться.

– В Нью-Йорк!

Ох, ну конечно же! Всегда хотела увидеть Нью-Йорк. Я специально посмотрела несколько эпизодов «Друзей», а еще мечтала побывать там, где ходила Кэрри Бредшоу, мне ужасно хотелось пройтись босиком в Центральном парке. Даже не браню Фредди из-за стоимости такой поездки, потому что мысленно уже вижу нас на пароме, идущем к Стейтен-Айленду. Это глупо, безусловно глупо!

– Ты не мог придумать ничего лучше! – Я протягиваю руку через стол, чтобы коснуться его руки. – И больше ничего не говори. Дай мне дофантазировать остальное.

Он поглаживает мою ладонь большим пальцем:

– Лидс, тебе понравится.

Я бы и сама в этом не усомнилась. Чувствую, что готова заплакать, и потому меняю тему:

– Так чем займемся сегодня?

– Ты хочешь сказать, это не был шифр для секса? – Фредди смущается, а потом смеется. – Мы же собирались в кино, помнишь? – Он напоминает мне о плане, о котором я не имею представления. – Я намерен потискаться с тобой в заднем ряду.

– Потискаться? – смеюсь я. – Так давно уже никто не говорит!

Он тянется через стол, чтобы наколоть на вилку яичный желток на моей тарелке.

– А я говорю. Поспешим, фильм начинается в половине первого.

– Значит, кино.

Я подталкиваю к нему ключи, злясь на себя за то, что позволяю случившемуся в другом моем мире портить удовольствие здесь. Встряхиваюсь, нажимаю мысленную кнопку перезагрузки. Сейчас понедельник, Банковские каникулы, я с Фредди, и все прекрасно. Лучше чем прекрасно; мы вместе, как обычно, он и я против всего мира. Я даже не сержусь на него за желток, хотя он всегда делает это нарочно, чтобы меня позлить. Мы собираемся в кино и будем там обниматься, как школьники, в заднем ряду.

Воскресенье, 27 мая

Я сижу на полу в кухне, прижавшись вспотевшей спиной к буфету. В трясущейся руке зажат пузырек с пилюлями. Я случайно рассыпала их по кухонной стойке несколько минут назад, а потом ползала по полу, как наркоманка, стараясь подобрать, пока они не закатились в щели. Даже загнала занозу в указательный палец, но не обратила внимания на боль. Значение в те ужасающие секунды имело лишь одно: я должна убедиться, что все до единой пилюли на месте.

Я встречалась с Фредди последние шесть дней и была так измотана, как будто во сне бежала марафон. Держа маленький пузырек в дрожащей руке, я тупо осознаю, что так не может продолжаться. Это не просто физическая усталость; я была истощена душевно и эмоционально. Часы бодрствования превратились в периоды ожидания, полные нетерпения и предвкушения, приправленные болезненным страхом, что в следующий раз этого может не случиться и я никогда больше не окажусь в другом мире… Невозможно объяснить, каково это: быть там. В Национальной галерее, где мы с Элли побывали пару лет назад, есть австралийский пейзаж, написанный художником, чьего имени я не могу припомнить. Это не слишком известная картина, но что-то было особенное в чистоте красок и необычайно ярком свете, что привлекло мое внимание. И мой мир во сне находился именно там, в красках того холста; он был живым, и дерзким, и чарующим. И привязывал к себе.

Обхватываю голову руками. Я раздавлена – инцидент с пилюлями заставил осознать правду, пытавшуюся пробиться в сознание последние пару дней: надо мной нависла нешуточная опасность.

Каждый день после смерти Фредди становился новой вершиной, на которую нужно взобраться. Я никогда не была спортивной девушкой, но каким-то чудом по утрам находила в себе силы надеть воображаемые походные ботинки и снова начать это одинокое восхождение. Однако в последние дни я перестала их зашнуровывать – все казалось не имеющим значения. Я не смотрела под ноги, не думала о следующем повороте тропы, потому что все дороги вели меня к убежищу на вершине, где дожидался Фредди.

Но, как и все на свете, сделка требовала неизбежной платы. Осознание того, что ценой может оказаться мое психическое здоровье, просочилось в меня, как ледяная вода.

Я ведь уже почти отказалась от бодрствования и отгородилась от всех в своей обычной жизни. Вчера по телефону огрызнулась на маму, да и Элли обвинила меня в дерьмовом поведении, когда заглянула ко мне, чтобы рассказать о новой работе. Я с трудом удерживалась от откровенного хамства, и все потому, что могла думать лишь о розовой пилюле, ожидающей на кухонной стойке. Сестра ушла через несколько неловких минут, ссутулив плечи и упав духом, а я лишь проводила ее взглядом, слегка испуганная, но не желающая при этом окликнуть ее – зов розовой сирены оказался слишком громким, слишком настойчивым, чтобы игнорировать его. И это была настоящая проблема: я видела путь впереди и он был усыпан раздавленными чувствами родных. Отчуждение и опустошение росли по мере того, как я уходила все дальше и дальше от близких ради другого места, другого мира, ради Фредди.

Я поставила пузырек с пилюлями на пол рядом с собой. После нескольких мучительных, полных сомнения секунд отодвинула его подальше.

Может, принимать их по одной через день? Или раз в три дня? Раз в неделю? Я нахмурилась, припомнив, что в субботу проглотила сразу две, желая встречи с Фредди, как нетерпеливое дитя. И это встревожило сильнее. Мне перестало хватать дозы, чтобы уйти глубоко в мою вторую жизнь, пусть я пребывала скорее там, чем здесь, и одновременно становилось труднее найти обратную дорогу домой.