Миров А.Я. - 0:1 в пользу в(б)реда

Оказывается, трудности с пешими прогулками по лестнице, в простонародье именуемые отдышкой, это вовсе не весомость прожитых лет и даже не просто вес, на избыток коего пеняла Ангелина. Редкие, но всё одно беспокоящие боли в левой части грудины – совсем не от трудов нервовыматывающих. А высокое давление, упоминаемое в поликлиниках как гипертония, вообще не реакция творческой души на погодные перемены. Это всё мерзейший холестерин, до того изгадивший атеросклеротическими бляшками сердечные артерии, что малоинвазивными…

– Простите, какими? – Александр Александрович оборвал внутренний монолог, услышав прелестнейшее словечко.

– Щадящими.

…щадящими методами обойтись уж никак не получится. Вот если бы атеросклероз угваздал сосуды своими закупорками лишь процентов на сорок, ну пусть на пятьдесят, то в таком, с позволения сказать, прекрасном случае возможно было бы прибегнуть к стентированию.

– К чему, простите? – завмастерской снова вынырнул из пучины осмысливания.

– Стентирование.

В суженную холестериновыми бугорками артерию помещают специальный расширитель – коронарный стент. Против мощного атеросклероза этому тонкому металлическому протезику, похожему на свёрнутую в цилиндр сетку, конечно, не выстоять, но придавить бляшки, увеличить сосудистый просвет и возобновить достаточный приток крови к сердцу – это пожалуйста. Если короче, чем вкратце – анестезия, прокол в области паховой или бедренной артерии, введение стента, наложение шва. Вот и вся операция, выжимающая из минимума травматичности максимум пользы: по крайней мере на несколько лет про кислородное голодание, именуемое ишемией, и про некроз сердечной мышцы, более известный как инфаркт, можно позабыть.

– Уму непостижимо, – искренне восхитился Бордюров.

Ещё искреннее, что называется, от чистого, умученного атеросклерозом сердца Александр Александрович завидовал левой руке Изабеллы Игоревны. Почти прозрачная кисть во время красивого, пусть и местами непонятного рассказа касалась тонкими пальцами то длинных ресниц, уставших за день от туши, то мягких губ, изнывающих от множества слов, то бледных скул, тоскующих по ветреной улице. Как будто этими краткими поглаживаниями почти прозрачная рука пыталась успокоить свою хозяйку, помочь смириться с неизбежным или просто искала повод лишний раз дотронуться до кожи. Медовой кожи. Цвета малинового мёда.

– Но это не наш с вами случай, – всё это время сжимавшая карандаш правая рука Изабеллы Игоревны постучала оным по столу.

– Не наш? – завмастерской мужественно сражался с вероломно напавшим желанием отведать чего-нибудь малинового.

Врач легонько покачала головой. Бордюров сглотнул слюну, предательски затопившую ротовую полость. Улица смолкла, и на кабинет обрушился неслыханный ранее термин:

– Шунтирование!

Пациентам, чьи кровеносные сосуды закупорены более, чем на 50 процентов, малоинвазивное…

– ?

…щадящее стентирование – что слепому бусы: все всё видят, а ему, бедолаге, от этого нелегче. Но однажды давшие клятву Гиппократа не сдаются даже в морге. И для холестериновых олигархов кое-что придумали. А именно: аортокоронарное шунтирование. Или АКэШа – это если в целях экономии вербалики. Когда знакомым сетчатым расширителем ситуацию кардинально, увы, не исправить, на помощь приходят шунты. Причём приходят не откуда-нибудь, а из самого пациента.

– Тут никаких тебе металлических протезов, неизвестно кем состряпанных, – Александр Александрович фонтанировал воодушевлением в трубку. – Только всё своё, родное.

– Батюшки, – единственно, что смогла выдавить Ангелина Ароновна, беспомощно оглядывая немую кухню.

– И стенты эти – это ведь что такое? – распалялся жених.

– Что? – взаимно вспыхивала невеста.

– Баловство это, Ангел мой, и ничего более! К тому же, – Бордюров с интересом косился на полуразобранный пакет из магазина, – Ещё неизвестно, сколько та конструкция прослужит. Может, всю жизнь, а, может, всего год, – выглядывающий из целлофана початый батон белого невозможно сбивал с толку.

– Только год? – чуть не плакала Ангелина Ароновна.

– И мы решили, – Боренька героически отодрал взгляд от сваленных покупок, – Что мне нужно шунтирование.

– Мы? – горько переспросили в кухне.

– И? – не расслышали в палате. – И ничего сложного: разрежут грудину, потом возьмут шунт – это будет мой собственный кровеносный сосудик, добытый из ноги или из руки….

– О, Господи….

– …Один конец его прикрепят к аорте, а другой соединят с коронарной артерий в обход закупоренного участка….

– И? – умоляюще вскрикнула невеста: она погибала в каждую паузу невыносимой смертью и оживала, едва любимый голос звучал.

– И…, – жених одним челюстным махом разодрал упаковку нарезанного карбоната, – Сердце запустят, – шваркнул розовым куском на мякоть белого, – Грудину скрепят металлическими скобами, – с характерным звуком сверху прыснула томатная жижа, – Кожу зашьют, и я как новенький!

– Что значит – «сердце запустят»? Как это – «грудину скрепят»? Тебя что, Боренька, будут резать? – не на шутку разволновалась Ангелина Ароновна, хотя со стороны могло показаться, что одинокая дама развлечения ради пытается запихнуть телефонную трубку в раскрасневшуюся ушную раковину.

– Ну, конечно, будут, – засмеялся Александр Александрович, громя зубами хлебо-мясо-томатное сооружение, – Обычная полостная операция.

– А сердце? Ты мне не ответил, что с сердцем?

– Да нормально всё с сердцем, не болит. Чувствую себя….

– Да я слышу, как ты себя чувствуешь, – негодовала на чавкающего жениха невеста, которой кусок не то, что в горло – в голову не полез бы. – Тебе сердце будут останавливать?

– Пока не знаю, Ангел мой. Врач ещё не решила, – завмастерской твёрдой рукой смахнул с упитанных колен то, что потерял дырявый рот.

– Не решила? – одинокую кухню шваркнуло женским визгом. – А с каких пор она распоряжается твоим сердцем?

– Ангелочек, – примирительно начал Бордюров, – Не переживай ты так, всё у меня хорошо. Ты же завтра приедешь?

– Приеду….

– Вот сама и спросишь. А ты во сколько приедешь?

– Во сколько можно?

– Пока с трёх до восьми. Зато после операции – в любое время!

– Господи! – Ангелину Ароновну словно кто по седому темечку неожиданно ладошкой саданул. – А операцию-то на когда назначили?

– Денька через два-три, – умаянный пищей Александр Александрович, растекшись по заправленной койке, отрешённо уставился в сумрачный потолок. – Скучно здесь, Ангелуся, один я в палате как сыч.

– Так тебя только положили, – засмеялась невеста, – А он уж соскучиться успел!

– А я без тебя всегда скучаю, – замурчал жених, переваливаясь на особо урчащий бочок.