Андрей Якушев - Дорога в РАЙ

– Тебе бы духовником быть, – сказал Николай Фотийвич.

– Кто знат, – кивнул, соглашаясь Иванович. – А разве не чудо … Ты в далеком море был, где люди тонут. Моя крестная молила, не переставая, Божию Матерь, спасти тебя. Потом Японская война прошла, а о тебя не весточки. Все наши уверились, что ты утонул. А крестная все: «Чует мое сердце Никорушка живой. Да и Божья Матер подсказывает это». Так и отошла. И на мою телеграмму ответа не было. Мы и ее и тебя отпели. Царство вам небесное. А ты живой. И сам бог привел тебя к родовой печке. И не верится, но это так. Ты живой и здоровый, разве не чудо. Мало ли че ишо жизнь подкинет.

– Не хватит ли?

– Так уж это уж как бог даст. Но на него надейся, а сам не плошай.

Глава восьмая

Р У С С К А Я П Е Ч Ь

У печки все было как при матери. В ее арочных нишах все еще стояли в горшки от большого до маленького. К ней были прислонены длинный ухват, кочерга и деревянная лопата. У подножья лежала кучка дров. Арочное жерло было открыто. До и сама она, занимая пол кухни, была центром теплоты, домашнего уюта, семейной сытости, выглядела все еще как добротная хозяйка в доме, хранившая в жерле все благополучие, которое всегда отдавала тем, кто ее обхаживал. Но их давно не было, и она молчала, глубоко скрывая в чреве своем, тот холод, что накопился в нем.

«Как и мама, – содрогнулся Николай Фотийвич. – Она тоже не упрекнула меня. Молчала бы, вытирая слезы радости на глазах, и забывая всю боль, которую я принес ей, не давая ей весточки о себе. Прости меня».

Он вдруг почувствовал себя тем мальчишкой, который прощался более шестидесяти лет тому назад тут у печки со своей мамой. Она протянула ему вынутые из печки картофельные лепешки. Прошептала дрогнувшими губами: «На дорожку, сынок. Когда поди тебя накормят и чем на том парохде».

– Кормили меня, мама, на пароходе хорошо, – вслух сказал он. – Но запало мне в душу что вкуснее твоих лепешек, испеченных тобой в нашей печи, я больше ничего ни ел…

– Верно говоришь, Крестный. Я тоже из того голодного детства. Но знашь, вспоминать не хочется, что и как мы ели.

– Наверное, потому, что ты взрослел, не покидая свою малую родину. И тоска по ней не томила твою душу. А в моей душе осталось хорошим только это. А вот сейчас, смотрю на печь и наплывает на меня, что-то еще большее, что исходила и от нее и наполняло душу чуткостью, как от родительского воспитания, которую я всю свою жизнь и проявлял.

– На лежанке-то, небось, лежал мальчонком и сказки слушал? Знамо дело, – улыбнулся ему Иванович.

– Может так и было. А сейчас и в памяти всплыло, – тоже улыбнулся Николай Фотийвич, рассматривая верхнюю лежанку под потолком так, будто не веря, но продолжал, словно впадая в детство, которое и у него было. – В окна бился метелью мороз. Мы с тятькой нежились в тепле, в ожидании, когда мама, возясь у печки, позовет к столу. Я держал на коленях толстенный том Пушкина и читал по слогам сказку о царе Султане. Тятька, полусидя, слушал. На третьей девицы я вдруг прочитал без всякой запинки:

Кабы я была царицей,

Я б для батюшки царя

Родила б богатыря!

А тятька восхитился, но не моим первым успехом в чтении: «Ай да Пушкин, под руку сказку подал». И крикнул маме строго:

– Слышь, мать! А ты кого мне принесла да ишо на покосе?

– От кого понесла, того и принесла, – отвечала мама, хлопая, видимо разгоряченной крышкой прикрывая чугунок с тем, что томилось в нем, наполняя аппетитным ароматом всю куть. – Станет плясать от печки, русского духу наберется. А лежмя лежать будет не будет толку.

– Ты мотри, мать да не заговаривайся, – оборвал отец, защищая меня и подмигнул мне ободряюще, мол, не бери в голову. А маме:

–Илья Муромец сколько лет на русской печи лежал?

– Да, поди, тридцать лет и три года, – посмеивалась мать, дробно отбивая, как судовую склянку на обед, деревянной ложкой об стол.

– И никто ему не сетовал. А мы-то всяго, пока метель метет. И силенок еще не набрались, чтобы на защиту Руси встать. А пока нас хватит, чтобы с

печи не с лазя, щуку тебе поймать. Не так -ли, сынок? А я отвечал, заливаясь смехом под вой метели:

– По щучьему велению, да по- моему хотенью.

– Слышишь, Мать? Сынок-то в меня пошел и о тебе заботится вроде меня. Так пойдет, так он избавит тебя с печи не слезая, от твоей готовки. И будет тебе печь из жерла свово сама выставлять на стол, что душа пожелает.

– Учи, учи – и выйдет из него, на печке лежа, Ванечка – дурачок.

– Не выйдет. Он ума набирается, книжки читая. Ну- тка, сынок, дальше.

– И я громко, чтобы мама слышала, нараспев читал:

Только вымолвить успела,

Дверь тихонько заскрипела

И в светлицу входит царь,

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.