Гулира Ханнова - Ошибка Амура

Стало им не до бабочек и не до чувств, думали, как бы выжить, они же не олигархи, на зарплату живут. Муж на двух работах, смену отстоит у станка и бежит в ночь сторожем в гаражи. А жена пеленками обвешана, каши варит, пельмени лепит. Семейное счастье в полной мере, некогда глупостями заниматься, и тем более думать о бабочках каких-то.

На них все с завистью смотрели, ладная пара, красивая и счастливая. Дети хорошие растут – слушаются маму с папой и учатся хорошо. Муж работящий, не пьет, не курит, после работы не лежит на диване перед телевизором, всё что-то мастерит. А жена и настряпает, и навяжет, в доме всегда прибрано и вкусно пахнет. Им повезло, квартиру двухкомнатную получили с работы Юры, небольшая, конечно, но зато своя. Он мужчина рукастый, балкон сам обшил деревом, и дверь в квартиру поменял на хорошую, дорогую.

Дали им с работы и участок под дачу, своими руками он дом построил и баню поставил большую. Все выходные там проводил, каждую дощечку сам стругал, пилил и прибивал, такую красоту навёл, соседи от зависти чуть не померли. Даже забор у него доска к доске, аккуратно и красиво сделано, сразу видно хорошего хозяина. Яблони посадили, смородина рядами стоит, малина возле забора от ветра участок закрывает.

Каждый год грядками морковь, свеклу сажают, а под картошку заняли пол-участка, даже под яблоньками прикопан кустик-другой. Не разгибают спины на грядках всё лето жена и дети, зато зимой на столе всё свое. Картошки наварят к обеду, капусту квашеную свою в тарелочке поставят маслом растительным сдобренную. Откроют трёхлитровую банку огурцов маринованных – аромат укропа так и плывет по кухне. А ещё Юра сам покупал сало на рынке и коптил на даче на яблоневых стружках, специально ветки спиленные собирал. Нарежет сальца тоненькими ломтиками, и на хлебушек серый положит.

Не это ли счастье для семейного человека, что еще в жизни нужно?

А дед с бабкой порхают сами как бабочки, за ручки держатся и даже не скрывают счастья своего от людских глаз.

– Фу, как не стыдно, старые уже и всё туда же! – фыркнула Тамара, увидев в окно деда с цветами.

– Не говори, как не стыдно! – вторил ей супруг, наворачивая щей со свининой.

– Ты бы видела, в чем бабка его ходит, срамота! Замужней бабе молодой-то негоже так одеваться, а уж в ее возрасте… – многозначительно замолчав, Юра принялся за котлеты с макаронами.

Он промолчал, что шею сворачивает, когда бабку видит на улице, уж больно в глаза ее счастливое лицо бросается. Вроде старая уже женщина, а смотришь на нее, и какие-то мысли грешные приходят в голову, а то и не только в голову. А то, что он завидует, как дед ходит, грудью рассекая воздух, он жене тем более не сказал. Стыдно признаваться, что завидуешь какому-то старому пню. В свои-то тридцать лет, когда здоров как бык племенной, а свою женщину и обнять некогда. Приласкать так, чтобы она от счастья сияла, тем более недосуг. А может, просто нет такого желания до дрожи внутри, как у этого деда?

Осуждая соседей, Юра подумал о том, что отношения с Тамарой у них стали какие-то прохладные. Что не рвется он домой с работы как раньше, бытовые проблемы очень быстро съели их пылкую любовь и страсть. Стал он часто заглядываться на девушек, что шли навстречу, щебеча о чем-то беззаботно. Может, они и не были красивее Томочки, но было в них неизведанное, таинственное. Это и вызывало те волнительные чувства, какие он давно не испытывал с женой.

А жена промолчала о том, как вчера на улице незнакомый прохожий мужчина сказал ей, что она очень красивая. Как вдруг встрепенулось что-то в животе и закружилась голова. Ноги стали ватными, руки затеребили поясок платья и кровь прилила к лицу. И до сих пор в дрожь бросает от воспоминаний, словно случилось что-то грешное и сладострастное.

Ей все подруги завидовали, какой у нее муж хороший, непьющий. Всё в дом, всё для семьи, Тамара и дети одеты, обуты. И отдыхают они летом у моря, пусть и не каждый год, но детей вывозят. Тем более что у Юрочки родители и брат там живут, своим домом и садом. Тамаре и там приходилось больше над грядками торчать, чем на пляже. А еще варить варенье и закрывать соленья, так же как и дома, отдыхать и времени не оставалось. Зато обратно они ехали, нагрузив машину под завязку, приходилось сидеть вполоборота, еле дыша.

Она не возражала подругам, соглашалась, что ей с мужем повезло. Юрочка человек замечательный, каких не найти днём с огнем, руки золотые, хозяин рачительный. Только когда оставалась одна, накатывали слёзы, и она горько вздыхала. Что-то горячее как пар с каменки в бане, выходило, обжигая гортань. Сама не понимала, чего ей не хватает, жизнь удалась по всем меркам. Было вроде всё хорошо, но хотелось выть на луну временами. И рассказать об этом, пожаловаться было некому, не поймут ее, скажут, что с жиру бесится.

Наверное, ей хотелось, чтобы Юрочка хоть иногда с работы приходил как тот дед с цветами. Восхищался ею как королевой и чтобы у него глаза горели, и руки сами тянулись к ней. А он приходил усталый и падал на диван, смотрел сквозь нее как через стекло. Вроде и обнимал по ночам и целовал, но так словно был обязан это делать. А ей хотелось красивых слов, страсти, поцелуев под луной, она же не старая еще! Но муж работал или спал, или копался в огороде на грядках.

Хороший он, не обижает, не нуждаются ни в чем – а чего-то в жизни всё равно не хватает.

Вот недавно, вышла она на даче после бани, села на крылечке, а он дрова носит, весь в трудах. Не выдержала Тома, попросила его:

– Юра, посидел бы со мной, работа, говорят, не волк – в лес не убежит.

А он зыркнул на нее глазом и лишь хмыкнул:

– Выходные не каждый день, некогда мне с тобой засиживаться. И ты бы не тратила время впустую, морковь не полота, малина не подвязана. Сидеть будешь на работе, тебе там всё равно делать нечего.

Обидно так ей стало, неужели у него нет к ней никаких желаний? Сидит перед ним жена, румяная, распаренная вся после бани, а он о малине думает. Горько ей, что он так небрежно к ней относится, но высказать не решилась. Что толку говорить, он всё равно не поймет, а еще и поссорятся лишний раз. Тем более что он и вправду считает ее работу несерьезной, как будто она туда развлекаться ходит.

Ночью полез обниматься, взыграло ретивое, а у Томы обида дневная еще жива, не до ласк ей. Так и заснули, обидевшись друг на друга и не разобравшись, кто и на что обиделся.

Злой Амур сидел за трубой и хмуро пересчитывал стрелы. За трубой всегда тепло и хорошо сидеть, люди всё время что-то готовят, запахи умопомрачительные. Ему не хотелось даже выходить из-за нее, на улице было сыро и слякотно. За тысячелетия лазания по крышам ломило крылья, зад огрубел как подошва башмака. Седые кудри приходилось распушивать, чтобы создать видимость шевелюры. От маленького, сладенького купидончика что рисуют в картинках, давно ничего не осталось. Люди существа романтичные, и никак не возьмут в толк, что не может младенец оставаться таким тысячи лет. Даже если ты небожитель или ангел, время всё равно сделает свое черное дело. Просто всё это растянется на столетия, что тоже не очень хорошо. Что хорошего в том, что все кого ты знал уже ушли в мир иной? Даже поговорить не с кем, посидеть, вспомнить былое, пожаловаться на жизненные невзгоды. А ведь они были, да еще какие!