Кристина Лорен - Дерзкая темная ночь

Лондон уже проснулась и ушла на пляж с доской, скорее всего. И я еще никогда не была так рада обнаружить его здесь без никого. Для меня самой не новость, что я веду себя как маньячка: пялюсь на него спящего и потом сделаю все возможное, чтобы отругать себя за это. Но сейчас мне просто нравится видеть его с утра. Наслаждаться им.

Я знаю, это всего лишь вопрос времени, когда Оливер отойдет от стресса из-за открытия магазина и сможет сосредоточиться на других областях своей жизни… Например, пригласить кого-нибудь на свидание. Ту же Хард-рок Эллисон. Ей-богу, вокруг него в магазине всегда крутится толпа девиц в надежде, что владелец их заметит. И как бы мне не было неприятно, знаю, что рано или поздно это произойдет. Меня тоже полностью отвлекает собственная карьера, и все эти разъезды помогают не обращать внимания на то, как сильно он мне нравится. Позволяют брать все, что я могу сейчас взять.

Но в эти последние несколько недель даже со всем сводящим меня с ума я словно вышла из тумана. Я вынуждена признаться самой себе, что хочу его. А вчера вечером мы флиртовали больше, чем когда-либо. В груди тревожно шевельнулись воспоминания.

Когда мы познакомились в Вегасе, он был хорош и интересен, и у него был самый сексуальный акцент, который я когда-либо слышала, но тогда я его еще не знала . Он меня не захотел? Переживу. Но то, как я проводила с ним время – практически все мое свободное, если уж честно, – и видела, как прекрасно он вписался в мою жизнь, превратило мое еле заметное желание в большую ноющую боль. Теперь я узнала его, но не его сердце. Так – еще нет. А в последнее время… захотела. Захотела сказать ему: Дай мне неделю. Неделю тебя, твоих губ и смеха у меня в постели. Просто неделю, и тогда я буду в порядке.

Конечно же, это не правда. И даже несмотря на то, что он меня никогда не целовал, не считая быстрого мягкого поцелуя на нашей псевдосвадьбе, я знаю: мне было бы гораздо хуже, если бы он остался здесь на неделю и потом ушел. После этого мое сердце станет бесформенным, как растянутый от большого тела шерстяной свитер. Хотя кто знает, может быть, оно и до встречи с Оливером было деформированным. Но в отличие от моих прошлых бойфрендов (с кем-то я встречалась пару недель, с кем-то месяц) Оливер, кажется, не станет давить на мои слабые места, желая знать обо мне все подробности. Вместо этого он просто принимает все, что я ему скажу.

Может, именно поэтому у нас такие близкие отношения, ведь у меня еще не было шанса их разрушить, закрывшись именно в тот момент, когда необходимы открытость и близость.

В ту ночь, когда наши лучшие друзья своими либидо крушили стены спинками кроватей в номерах в Вегасе, мы с Оливером гуляли по Стрипу и разговаривали о работе. О писательстве и иллюстрации, о женских образах в комиксах, о книгах, которые сейчас читаем. Говорили о «Рэйзоре» и буквально пару слов о его магазине – я даже не знала, что он переезжает в Сан-Диего.

С ним так легко. Это похоже на тонкий вкус какого-то восхитительного лакомства, которое я хочу продолжать есть, пока не лопну. Где-то посреди хаоса, царящего на Стрипе, я набралась смелости, чтобы остановить его на полушаге и, взяв за руку, развернуть лицом к себе.

– Наши номера, наверное, заняты, – начала я, глядя на его подбородок, после чего заставила себя встретиться с ним взглядом.

Он улыбнулся, и я впервые обратила внимание на то, какие у него идеальные зубы – ровные и белоснежные, с заостренными клыками, что делало его почти похожим на волка, какие гладкие губы и насколько голубые глаза за стеклами очков.

– Наверное.

– Но мы можем… – Я замолчала, переведя взгляд в сторону.

Он ждал, следя за мной, и его глаза не выдавали, что он знал, какое именно предложение я собираюсь ему сделать.

Собрав все свое мужество, я посмотрела на него:

– Мы могли бы снять номер на эту ночь, если ты хочешь. Для нас двоих.

Выражение его лица осталось совершенно таким же – удивительный покер-фейс Оливера включал в себя милую улыбку и неосуждающий мягкий взгляд, – и он очень вежливо отказался.

Я почувствовала себя униженной, но в конечном счете справилась с этим, и с тех пор мы эту тему больше не поднимали.

Позже, когда я обнаружила, что он сюда переехал и что помимо общих друзей у нас есть общая страсть к комиксам, мы часто виделись, и осадок от того отказа исчез. На его место пришла своего рода идеальная дружба.

Оливер никогда меня не осуждает, не высмеивает, не давит. Он не бывает против моего молчаливого настроения, когда все, что я хочу делать, – это склониться над листом бумаги и рисовать. Он не возражает, когда я, фанатея от чего-то, болтаю об этом целый час. Оливер ненавязчиво честен, когда я рассказываю ему о новых сюжетных линиях. Он часто включает для меня странную музыку и заставляет сидеть и слушать, потому что, даже если мне не нравится, он хочет дать мне понять, почему ему да. Он может говорить о чем угодно, начиная от «Вероники Марс» и «Гена 13» и заканчивая NPR [11] National Public Radio – некоммерческая организация, собирает и распространяет новости с радиостанций США. и ремонтом автомобилей. Или же он может просто молчать, что я тоже люблю. Он отличный слушатель, он забавный, добрый. Целиком принадлежит себе, и его природная уверенность в себе – лишь часть того, что делает его совершенно неотразимым. А тот факт, что он высокий, великолепный, с самой потрясающей улыбкой на свете, – практически контрольный в голову.

Спустя два месяца после нашего брака и аннулирования я привела его познакомиться со своим папой Грегом. Тем вечером после куриного барбекю и чипсов с сальсой, пока я на заднем дворе пыталась масляными красками запечатлеть закат, Оливеру поведали о моей жизни.

Когда мне было двенадцать, папа вернулся домой из своей третьей поездки в Афганистан. Он был в совершеннейшем раздрае: прошел путь от талантливого медбрата к отправленному с честью в отставку ветерану, страдающему бессонницей и прячущему на кухне оксикотин [12] Обезболивающее, схожее с героином и опиумом. . Не вытерпев и месяца, мама ушла посреди ночи, даже не попрощавшись. Ни с кем из нас.

Сначала я пыталась собрать папу по кускам, потом он меня, и так прошло несколько лет, прежде чем мы поняли, что каждый должен сам нести свою ношу. Некоторое время все было плохо, но потом стало улучшаться, и сейчас мои отношения с отцом – это самое светлое, что у меня есть. Я рассказываю ему обо всех своих мыслях, независимо от того, насколько они незначительные. Благодаря этому я могу держаться молодцом. Я бы предпочла больше никогда не видеть солнце, нежели его.

Я никогда не догадывалась, что именно рассказал Оливеру папа, но после того вечера вместо расспросов Оливер просто сложил все услышанное в воображаемый ящичек Лолы и оставил там. Иногда в разговорах всплывали мелкие детали – те, что до сих пор знали только Миа и Харлоу и которые давали понять, что он знал куда больше, нежели я ему говорила.