Лариса Печенежская - Под маской любви

Наступив на довольно-таки прохладную траву, смеясь, ойкнула и пошла к лугу, манившему к себе разноцветьем. Он раскинулся на берегу небольшого пруда. Берег был весьма пологий, но слишком влажный, и Лена не решилась присесть на него.

Оглядываясь вокруг, она вдруг заметила луговую клубнику, будто красными веснушками усеявшую изумрудную траву. Набрав горсть, с удовольствием полакомилась этими незатейливыми ягодами, потом еще и еще, пока не дал знать о себе гастрит, не терпевший кислоту в любом из её видов.

Доев последнюю ягоду, Елена еще немного постояла, наслаждаясь порывами душистого летнего ветерка, и отправилась домой.

Быстро убрав постель, умывшись и почистив зубы, сварила себе овсянку и вышла на веранду с тарелкой каши, в которой янтарной лужицей расплылось сливочное масло. Смакуя ложку за ложкой, она наслаждалась тем, что не нужно было никуда спешить, что из спальни не раздается недовольный голос отца, что не нужно смотреть постоянно на часы, боясь опоздать на уроки.

Покой завладел ее душой, а мысли настолько обленились, что не хотелось думать ни о чем. Состояние было настолько непривычным, граничащим с психологическим дискомфортом, что вызывало недоумение: ведь любой человек, окажись он на ее месте, отрешился бы от всего, что изматывало его многие годы. Любой, но не она…

Судьба была не благосклонна к ней, заставляя вот уже десять лет крутиться, как белку в колесе, лишив всех радостей, присущих жизни девушки ее возраста. А ведь ей не исполнилось даже двадцати пяти лет. И что она видела, кроме работы, больного отца, больниц, аптек и безденежья? Да ничего.

Почувствовав, как скупая слеза стекла по щеке, Лена, не дав жалости к себе взять верх, смахнула ее тыльной стороной руки и, решительно поднявшись, вошла в дом.

Помыв тарелку и выпив стакан молока, вышла на крыльцо, не ведая, что делать дальше. Из-за того, что была постоянно чем-то занята, она не знала, что такое свободное время и как им распорядиться. Пока обдумывала сложившуюся ситуацию, взгляд снова остановился на прудике, сверкавшем под лучами утреннего солнца и отражавшем плывущие по небу белые облака.

– Самое время поплавать и позагорать, – решила Елена и пошла за купальником.

Захватив с собой домотканый коврик, полотенце, соломенную хозяйскую шляпу, висевшую на крючке в спальне, и книгу, она отправилась на луг.

Облюбовав местечко возле плакучей ивы, с комфортом обустроилась и легла на живот позагорать. Полежав недолго, расстегнула бюстгальтер и повесила на ветку, склонившуюся у изголовья. Читать было неудобно, поэтому книгу решила пока не раскрывать. Да и лень было напрягаться. Незаметно задремала, убаюканная теплыми солнечными лучами.

Сон был коротким, но заставил ее резко проснуться. Опять этот ужас, который она испытала пятнадцать лет назад и периодически повторяющийся в ее снах на протяжении всего этого времени.

– Пора бы уже привыкнуть, – с досадой подумала Елена и перевернулась на спину. – Что теперь пугаться! За что-то Бог наказывает нашу семью, посылая испытания, и я не в силах ничего изменить и ни на что повлиять. Я уже и так смирилась со своей участью. Что же еще хочет от меня мое собственное подсознание, постоянно окуная в уже пережитый ужас?

Я забыла о своей личной жизни, полностью подчинившись обстоятельствам, делаю всё от меня возможное, терплю, как могу, скверный нрав моего отца, работаю по двадцать часов в сутки, хронически недосыпаю, забыла, что такое отдых… Что мне нужно сделать, чтобы я хотя бы во сне отключалась от всего, что удавкой стягивает мои нервы в течение однообразно сменяющих друг друга дней?

Не получив ответа, Лена вскочила и, собрав все вещи, помчалась домой, смутно видя из-за слёз, наполнивших глаза, дорогу перед собой.

Кинув все вещи на пол, она бросилась ничком на кровать и разрыдалась, в полный голос и отчаянно. Плакала долго, пока в глазах не начало щипать. Это были слезы, скопившиеся за много лет, которым она не позволяла делать себя слабее.

Стоило ей только расслабиться – и воспоминания хлынули, как штормовая волна. Почему-то горе всегда настигало её неожиданно, повергая в шок. Как это было в тот пасмурный осенний день, когда она пришла со школы.

В доме стояла звенящая тишина. Казалось, что все его покинули. Снимая сапоги, громко позвала маму, удивляясь, что та не встречает её, как это было каждый день. Мамина улыбка сразу снимала усталость, в сердце становилось тепло и хотелось беспричинно улыбаться в ответ. Но никто не ответил. Повесив на вешалку куртку, она заглянула в кухню. На плите ничего не стояло, хотя обычно там находился разогретый обед, который мама тотчас разливала или раскладывала на тарелки.

Пришлось заглянуть в спальню родителей – там тоже никого не было, только вещи отца, разбросанные по полу. Это сразу же насторожило, так как мама очень строго следила, чтобы в комнатах был порядок и всё лежало исключительно на своих местах.

Недоуменно пожав плечами, Лена пошла в свою комнату, переоделась и пошла в кухню, чтобы сделать себе бутерброд с колбасой. Поставив чайник, она, не скупясь, отрезала себе половину булки, щедро намазала ее маслом, положила кусок докторской колбасы и сверху голландского сыра. Всё это сооружение поставила в микроволновку, разогрела, пока сыр не начал плавиться, налила себе большую чашку чая с сахаром и села есть. Ей даже не верилось, что ей сегодня такое счастье привалило и не надо есть мамины полезные супы и каши.

Она не успела еще управиться со своим бутербродом, как открылась дверь и вошла тетя Настя, папина старшая сестра. Голова её была повязана черным платком, который подчеркивал бледность лица и припухшие глаза, покрасневшие от слез.

Сердце у Лены сжалось от дурного предчувствия.

– Что случилось? – вскрикнула она, отбросив недоеденный бутерброд, и кинулась к тете.

Та прижала девочку к себе и запричитала:

– Как же ты теперь будешь жить, моя сиротинушка? Хоть бы постарше была, а то всего-то десять годочков. Папка твой совсем от горя свихнулся: домой идти не хочет. Сидит вон во дворе на лавочке и ничего не видит вокруг и не слышит.

Не совсем поняв сказанное теткой, Лена как была в домашней одежде и тапочках, так и ринулась на улицу. И действительно: на лавке сидел папа, обхватив голову руками, и медленно раскачивался из стороны в сторону.

Подбежав к отцу, она отвела его руки от лица и замерла под ничего не видящим взглядом, в котором черным омутом застыла боль. В этот момент она впервые в жизни соприкоснулась с горем, страшным и жестоким в своей неотвратимости. Даже не задав ему вопроса, она поняла, что мамы у нее больше нет. И эта мысль была настолько жуткой, что перед глазами сначала все стало медленно расплываться, а потом ее поглотила спасительная темнота.