Сюзан Саллиз - Дочери Луны

Это было все равно что биться лбом об стену. И тогда Миранда снова испробовала поджог, на который ее благословила Рэна, сказав, что тогда у них появится возможность получить от страховой компании новый матрац. Когда же Миранда потребовала, чтобы ее поселили в отдельную комнату, Педди страшно удивился.

– Ну зачем же тебе отдельная комната? – поинтересовался он.

– Мне почти пятнадцать. У меня бывают месячные. Вопросительно посмотрев на Рэну, Педди заметил:

– Конечно же, у тебя идут месячные, тупая сучка! А если бы у тебя их не было, нам бы пришлось бы уже завтра тебя отвести к доктору. Только как это можно связать с твоим желанием иметь отдельную комнату?

– Мне тоже иногда хочется уединиться! – почти переходя на визг, урезонивала Миранда бестолкового Педди.

– Но с тобой в комнате находятся всего лишь два ребенка. Боже милостивый, о каком еще лучшем уединении может идти речь? Может быть, ты думаешь, что дети подсматривают за тобой, когда ты меняешь свои тряпочки?

Тот факт, что эти слова были сказаны Педди, а не Рэной, просто доконали Миранду. Какой бы наглой ни была Миранда, но Педди переплюнул даже ее.

В эту ночь она убежала прочь из этого дома, переночевав в одной постели с Мэг. Вернувшись к завтраку домой по Северной улице, Миранда пришла в негодование, узнав, что супруги Барнс даже не ведали о том, что она не ночевала дома. Несмотря на одолевавшее ее чувство досады, она, не проронив ни слова, в течение двух недель продолжала спать вместе с Мэг. Это длилось до тех пор, пока однажды не обнаружилось ее ночное отсутствие. В органы социальной опеки позвонил сосед семейной четы Барнс, сообщив о ночных отлучках Миранды. Тем же вечером служащая перезвонила в квартиру Барнс, которые не обнаружили Миранду дома.

– Да они просто не достойны того, чтобы я переступала порог этого дома, – презрительным тоном стала защищаться Миранда. – Они мечтают положить меня через годик-другой в свою супружескую постель.

Эти слова повергли в ужас служащую органов социальной опеки. Сразу после этого состоялось расширенное заседание, в котором приняли участие мистер Брэкнел, детский психолог и завуч школы. Кроме этого, здесь присутствовали весьма смущенные супруги Барнс и сама Миранда. К сожалению, Мэг не пригласили на это собрание.

– Но это была просто шутка! – оправдывался Педди.

– Мы думали, и она с нами шутит! – добавила Рэна.

– Девочка сильно встревожена каким-то событием, которое оставило неизгладимый след в ее сознании, – заметил психолог.

– Вы имеете в виду тот скандал, связанный с дядей Седриком? Если это так, вы должны немедленно об этом сказать. – В этот момент Миранде очень захотелось завязать их всех в один узел и вытряхнуть из этой комнаты, швырнув куда-нибудь в морскую пучину. – Если вы думаете, что на меня подействовал связанный с дядей Седриком скандал, то в… Боже мой… ведь это был несчастный старик…

Директриса, подняв голову, быстро заметила:

– У нее такой лексикон, который вызывает беспокойство у многих членов педагогического коллектива.

– Но Педди постоянно говорит «Боже мой», – возразила Миранда.

Взглянув на девочку, мистер Брэкнел заметил:

– По-видимому, тебе очень хотелось покинуть дом на Северной улице, Миранда. Таким образом, твои возможности выбора исчерпаны.

Взору Миранды открылась глубокая яма, которую она очень несвоевременно вырыла себе собственными руками.

– Но я вовсе не хочу покидать дом на Северной улице, – с капризной интонацией в голосе возразила Миранда. – Я просто хочу все поставить на свои места. Мне бы хотелось почаще видеться с Мэг и…

– Бог мой! Можешь навещать ее хоть каждый день, если тебе этого так хочется, – ответил Педди. – Она тоже может приходить к нам в гости. Если только в этом заключается вся проблема, то существует очень простой способ ее решения.

Мистер Брэкнел заметил скептически:

– Вы до сих пор хотите держать у себя воспитанницу, мистер Барнс?

– Конечно, хотим, правда, Рэн?

– Если она не возражает стать членом нашей большой семьи, то…

Рэна пока еще не успела сообщить Педди о том, что у нее почти не осталось ни капли сомнения в том, что она снова беременна и ей понадобится помощь Миранды.

– Я могу сидеть с вашими детьми раз в неделю, – заявила Миранда, как бы читая мысли Рэны. – И за это вы можете мне платить.

Педди был шокирован подобным заявлением Миранды.

– Рэнди, ты должна выполнять свой долг, руководствуясь чувством любви к нам.

– Но я вовсе не питаю к вам никакой любви, – ответила Миранда довольно сдержанным тоном. – Итак, только раз в неделю. Не называйте меня Рэнди.

Мистер Брэкнел повернулся к психологу.

– Нам нужно удалиться, чтобы наедине обсудить кое-какие детали дела, пока Миранда уладит с Барнсами все нерешенные вопросы.

В результате этих дебатов Миранда заполучила отдельную комнату и стала, хотя и очень неохотно, но все-таки бесплатно сидеть с детьми. В течение целого года ей приходилось мириться с Рэной и Педди, которые вовсе и не подозревали, каким трудом это ей достается.

Конечно же, она могла закончить свою учебу в возрасте пятнадцати лет и подрядиться на какую-нибудь нудную работу или сидеть дома с новорожденным. Но она продолжала учиться, хотя и не надеялась на отличные оценки, навсегда распрощавшись с надеждой поступить в какой-нибудь колледж. Ей очень нравились уроки истории и обучавший по совершенно новой методике учитель. Но самым любимым ее предметом стали уроки английского драматического искусства. Позабыв скепсис Эрни Бриммингтона, Миранда зачитывала наизусть целые акты из шекспировских пьес и монологи Порции и Миранды вместо детских рассказов удивленно смотревшим на нее маленьким Барнсам. По выходным девочка ходила в общежитие к Мэг. Для опечаленной сотрудницы органов социальной опеки было совершенно очевидно, что девочки по-прежнему оставались неразлучными.

В начале лета 1960 года нечеловеческое терпение Миранды было вознаграждено. Из школы пришло послание, извещавшее о том, что в следующую среду ученики старших классов будут приглашены на спектакль «Сон в летнюю ночь», который должен был состояться под открытым небом. Всех зрителей просили запастись завтраком.

Сорок пять человек набились в автобус на стоянке «Лара» и были доставлены в Ньютон Эббот, где, обутые в поношенные башмаки, они строем прошли на заросшую вереском поляну. Из естественных выступов скал образовалась полукруглая сцена, окруженная обвитыми плющом ветвями деревьев, четырехугольными стогами соломы и аккуратно уложенными бревнами. Они прекрасно заменяли декорации.

Игра актеров была неестественно напыщенной и сопровождалась обилием драматических жестов. Но несмотря на это, строки пьесы очень хорошо врезались в память зрителей, которым прекрасно были слышны монологи актеров.