Татьяна Варсоцкая - Стать рекой

– Я вас проведу, – также шепотом ответила Мария.

Они бесшумно покинули зал.

Мария вышла из автобуса и тут же набросила капюшон на голову. Сильный ветер сбивал с ног, дождь с мокрым снегом больно бил по лицу. Она шла, почти зажмурив глаза и придерживая капюшон рукой. Чтобы быстрее добраться домой, Мария решила сократить дорогу и пошла через огороженный пустырь. Раньше, лет двадцать назад, здесь была швейная фабрика. Когда она закрылась, хозяин так и не смог найти покупателя, здание стало разрушаться, территория поросла бурьяном. Иногда, когда в городе наводили порядок перед большими праздниками, траву косили, потому что она была видна с прилегающей улицы. А здание бывшей фабрики с каждым годом разрушалось все больше. Зимними ночами с улицы редкий прохожий мог увидеть в оконных проемах тусклый свет – здесь собирались бездомные. Чтобы согреться, они разжигали костер. Прошлой зимой под тяжестью снега одно из перекрытий рухнуло, несколько человек с переломами отвезли в городскую больницу, один старик умер, не приходя в сознание. Свет фонарей, редко расставленных вдоль улицы, сюда едва доходил. У разрушенного здания Мария ускорила шаг, оставалось всего метров триста-четыреста до выхода на освещенный бульвар. Миновав фабрику, она на несколько секунд опешила. На старом каштане, одиноко растущем в этом заброшенном месте, болтался большой белый шарф. В темноте ей померещилось, что на конце мокрого грязного шарфа сделана висельная петля. «Это для тебя, дорогая», – Марии почудился голос Юлии. Где-то рядом залаяли собаки, которые тоже, как и бомжи, облюбовали этот пустырь. Не выбирая дороги, Мария побежала к бульвару.

Подойдя к дому, она увидела, что в ее квартире горит свет. «Или я утром забыла выключить, или кто-то пришел?» Ключи от ее квартиры были у родителей и сестры.

– Привет, доченька, – в прихожей ее встретила мама. Они обнялись.

– Мы с папой решили прийти сегодня вечером к тебе, возможно, тебе нужна поддержка.

– Сегодня особенный день… – в прихожую вышел полноватый среднего роста пожилой мужчина, отец Марии.

Мария уткнулась ему в плечо и беззвучно заплакала.

– Пойдем на кухню, я ужин приготовила, – тихо сказала пожилая женщина.

Они ужинали молча. Также молча женщины убрали со стола и вымыли посуду.

И только потом, в маленькой уютной гостиной, отец, вздохнув, промолвил:

– Да, три года прошло…

После небольшой паузы Мария сказала:

– Я сегодня утром была у психотерапевта, мне назначили антидепрессанты.

– Вот и хорошо, Машенька, – обрадовалась мама.

– Звонили родители Максима, месса в понедельник в семь вечера.

– Хорошо, мы с Аней обязательно придем, – сказал отец и посмотрел на жену.

Она одобрительно, с несмелой улыбкой, кивнула. Потом бросила взгляд на настенные часы:

– Уже поздно, тебе надо отдохнуть. Может, нам остаться? Или поедем к нам?

– Нет, все хорошо. Я еще выпью лекарство, буду в полном порядке.

Попрощавшись с родителями, Мария взяла свою сумку, достала белую коробочку. Как и утром, она выпила целую таблетку.

После душа, лежа в кровати, она прислушалась к себе. Никаких побочных эффектов от лекарства не ощущалось, радости и желания жить тоже еще не было. Но не было и нестерпимой боли, поднимающейся от солнечного сплетения к горлу, от которой хотелось умереть. Она лежала на спине и смотрела в потолок, на позолоченную люстру, слегка освещенную уличными огнями ночного города. Сон не шел, но и уснуть в такую погоду было сложно. В доме было почти тихо, даже неугомонный терьер из квартиры этажом ниже уже не лаял. Только иногда сверху из квартиры, где жила пожилая пара, был слышен скрип кровати и надрывный кашель. А за стенами теплых квартир свирепствовала непогода: ветер раскачивал кроны тонких деревьев, гонял по пустым улицам стаи грязных мокрых листьев, дождь барабанил по крышам, стеклам окон. Мысли все время возвращались к событиям трехлетней давности. Мария позволила им быть.

Глядя в потолок, она ясно видела картинку из прошлого: черная юбка, мамины руки с размытыми желто-коричневыми пигментными пятнами, с голубыми полосками просвечивающихся сосудов, мнущие мокрый носовой платок. Тогда жизнь разделилась до и после. Она спокойно слушала маму, все чувства и эмоции были приглушены лекарством, медленно капающим по прозрачной трубке в вену. Боль настигла ее потом, на кладбище, когда она замерзшими пальцами счищала снег с металлической таблички на деревянном кресте с именем и датами рождения и смерти Максима. Потом она, боль, много раз била в солнечное сплетение, душила за горло, когда Мария оставалась одна в своей квартире.

В костеле было холодно. Холод поднимался от серых мраморных плит по ногам все выше. Тонкое шерстяное пальто не могло удержать тепло ее худенького тела. Рядом сидели, прижавшись друг к другу, ее родители, впереди – родители Максима. Органистка на старом расстроенном органе пыталась играть Баха. Когда к алтарю вышли священник и министранты, орган замолчал, оставляя эхо от последних фальшивых нот. Все встали. Мария с болью смотрела, с каким трудом поднимается, уцепившись за мужа, ее свекровь. Началась месса.

Выйдя после службы из костела, немногочисленные друзья и родственники Максима, пришедшие сегодня помолиться за него и брата, не спешили расходиться. Они подходили к Марии, к родителям Максима, молча обнимали.

– Так может поедем к нам, на чай? – предложила мама Максима.

Все начали благодарить, отказываться: у кого-то дома дети одни остались, кому-то на ночную работу…

– Анечка, Алексей, Машенька, поехали к нам, – с мольбой в голосе сказала она.

– Да, конечно, – согласилась мама Марии.

Впятером они сели в старенький Фольксваген. Мария, сидя с родителями на заднем сиденье, с тоской смотрела на тающую с каждым годом все сильнее свекровь. Когда-то, как рассказывал Максим, она была веселой и энергичной, на работе, дома – заводила, артистка, пела, играла на гитаре. Гибель Виктора была для нее сильным ударом, но все же через несколько лет она смогла оправиться от горя. Смерть второго сына через десять лет ее убила. Но умирала она медленно, тая, как свеча. И даже физически с каждым годом она становилась меньше, превращаясь в затухающий огарок.

В непогожий ноябрьский вечер они возвращались на машине из гостей. Мария выпила немного вина и быстро уснула. Проснулась она через несколько дней в реанимации. Минут десять ей понадобилось, чтобы понять, где она. Она попробовала что-нибудь сказать, кого-нибудь позвать, но из горла вырвалось несколько толчков сухого кашля.

Мария увидела над собой белую медицинскую шапочку, такого же цвета маску и большие темно-карие глаза с длинными густыми ресницами.