Илона Якимова - Белокурый. Права наследства

Осанке Агнесс сейчас позавидовала бы любая королева. Маленькая девочка Стюарт вздернула подбородок:

– Адам брал меня девицей, леди Маргарет. Если уж это устроило вашего сына, вам точно ни к чему ворошить наши простыни. Никто никогда не сможет усомниться в том, что Патрик – истинный сын и наследник Адама Хепберна.

– Разумеется, – согласилась старшая вдова. – Если бы я хоть на мгновение засомневалась, твой сын умер бы в один день с моим, а новым графом стал бы мой следующий…

Расширившимися от ужаса глазами смотрела Агнесс на свекровь и не могла поверить услышанному. Первый раз ей закралась в голову мысль, что, будучи увлечена своим положением молодой графини Босуэлл, она вовсе не удосужилась хоть немного изучить новых родственников. Вот эту в особенности женщину, которая так любила внука, что частенько оставляла мальчика засыпать на своей кровати. «Мама, мама, постели мне постель сейчас» , – как поется в старинной страшной народной песне про отравленное дитя.

– Удивительно, – молвила Агнесс, глядя на нее во все глаза. – Ведь вы сама мать, леди Маргарет. Восемь раз вы рожали, а выжило пятеро. Вы знаете, что такое терять ребенка… детей… и вы, вы самолично отняли у меня моего единственного! Как только поднялась у вас рука?

– У тебя будут другие дети, – холодно отвечала леди Маргарет. – Но этого ребенка оставь нам, это наше дитя, и другого у нас не будет.

– Я вас ненавижу! – выплюнула Агнесс ей в лицо. – Где мой сын, вы, старая ведьма?!

– Можешь не браниться, дочь прачки, я не скажу тебе. Может быть, после, когда ты образумишься и поймешь, что я была права, и так лучше для Патрика…

Агнесс поняла, что сегодня больше ничего не добьется. Слезы кипели в горле, но она не могла позволить свекрови увидеть свое горе, надо было держаться в седле. Она ведь тоже Хепберн. Пока что.

– Господу открыто сердце матери, мадам, он призрит меня в моей печали, и воздаст виновным за обиду… и за полное сиротство сына моего, случившееся от вас!

– Положимся на волю Его, – сухо согласилась леди Маргарет.

Она ушла от свекрови с гордо поднятой головой, хотя подбородок ее дрожал, и шла, все убыстряя шаг, а потом вдруг побежала – со всех ног, как девчонка на первое свиданье, Агнесс летела в часовню, еще раз увидеть Адама прежде, чем он уйдет навсегда. Но буквально на самом пороге столкнулась с невысоким юношей – то был младший деверь Агнесс, будущий священник. Год назад семья, с помощью зятя, графа Ангуса, де юре сделала Джона епископом, хотя и сейчас было видно, что наклонности к монашеской жизни он не имеет никакой, а умение говорить мягким голосом и опускать глаза долу далеко еще не делает из мужчины монаха. Джон был мальчишка, но она не раз замечала его доброжелательность к ней – ни ненависти свекрови, ни равнодушия остальных двух деверей в этом парне не было и в помине. Вот и сейчас, когда Агнес, вне себя и не желая беседы с сыном Маргарет Гордон, хотела проскользнуть мимо, он сам удержал невестку возле дверей.

– Я не знал, – ответил он на ее невысказанный горький вопрос. – А если бы и знал… мою мать не может остановить никто, если она что-то задумала. Скорей всего, мальчика увезли нынче ночью.

– Она опоила меня, старая ведьма! – прорычала Агнесс, пылая яростью.

Джон впервые задумался о натуре племянника, маленького графа: три четверти крови – Гордоны, Хепберны, Стюарты – каждая обладает своим особым бешенством, вот разве о Мюрреях он не слышал ничего подобного. Да, остается ради блага самого Патрика надеяться на Мюрреев, кто бы они там ни были.

– Вы недобро говорите о моей матери, – сказал Джон, однако ей показалось, что в глубине глаз его мелькнула усмешка. – Но я вам прощаю ради нашего общего горя.

– Ради общего?! Деверь, да будет вам! Что вы знаете о моем горе? И что еще было в моей жизни, кроме Адама? – взорвалась Агнесс. Остатки возведенной Энни прически рухнули ей на плечи огненной волной. – Верно, мой сын! Вы лишились брата и дядей, но я утратила не только мертвых, но и живого!

– Ему не причинят зла, – тихо сказал юноша.

– Откуда вы знаете? – повторила Агнесс, но уже без прежней ярости. – Ваша мать терпеть меня не может, Адама больше нет, вы отняли плоть от плоти моей, лишь бы вся власть осталась в семье… откуда я знаю, что станет с моим ребенком? – и слезы хлынули бы ручьем, не будь она Стюарт. А так только несколько капель блеснуло в ресницах, делая ее еще краше даже в глубоком горе.

Джон был невысок и вовсе не темен мастью, как братья, и глаза у него серо-голубые, бледней, чем у Адама. Но он был – Хепберн, он имел в себе все признаки их породы, как змееныши, только вылупившись, уже несут на себе черты прародителя-дракона. Молодая вдова притихла под этим долгим, спокойным взглядом, ее охватила глубокая печаль. Джон взял в свои ладони холодную руку невестки, поцеловал тонкие пальцы, погрел дыханием, поцеловал снова.

– Я постараюсь помочь вам, сестрица, – серьезно пообещал юный епископ.

В часовне Хейлса пахло временем, пылью, воском, ладаном и смертью. Мимо тел обоих дядюшек Агнесс прошла к тому, кого так любила при жизни.

– Она отняла его у меня, – сообщила Агнес, глядя в мертвое лицо мужа. – Ты доверил мне дитя, но она его украла. И я ничего не могу сделать, потому что не знаю, где он, наш мальчик. Ты смеялся над женской враждой, а вот чем оно обернулось. И мне все равно, что она хотела, как лучше – я ее ненавижу! Обещаю, Адам, я найду его и буду с ним всегда, пока он будет нуждаться во мне, пока смерть не разлучит нас. Аминь!

А еще через неделю от Дугласов, из Танталлона, примчался черный гонец. Младшая дочь старой графини, сестра Адама и золовка Агнесс, красавица и хохотушка Мэри-Мардж, умерла в родах, и говорили, что роды начались преждевременно, едва лишь молодая графиня Ангус узнала о судьбе брата и дядей… Маргарет Хепберн выслушала известие, перекрестилась и навсегда облачилась в траур.

Только через полгода молодая вдова выведала, где находится ее сын, и вихрем помчалась в Сент-Эндрюс, где ее уже ждал высокий беловолосый старик. Джону Хепберну тогда было около семидесяти, и он был младший из сыновей Адама Хепберна, лорда Хейлса, и двоюродный дед ее покойного мужа. Старый Джон прожил большую жизнь, и в сердце его, помимо прочих бурных страстей – ненависти, ярости, черной долгой памяти, какая свойственная всем мужчинам семьи Белой лошади – находила себе место порой и любовь. Настоятель кафедрального собора Святого Андрея и основатель колледжа Сент-Леонардс, приор города имел небольшой собственный двор в замке Сент-Эндрюс. Странно звучали в покоях священника детские голоса… Патрик, за полгода успевший почти вовсе забыть мать, дичился ее и ревел, уткнувшись в юбки кормилицы. Старуха МакГиллан всячески пыталась развлечь малыша, но он не поддавался на заигрывания…