Виталий Марко - ЛЕОНИДЫ

Эту дверь я смог бы открыть даже с завязанными глазами. За то бессчётное число раз, которое я приходил сюда, радостный или печальный, подгоняемый ветром надежды или, напротив, едва переставляя ноги от усталости, необходимые манипуляции с замком стали почти инстинктивными. Они происходили как бы сами собой, не требуя осознания и сосредоточенности.

Часто я даже не мог уловить момент между моим желанием открыть эту дверь и мгновеньем, когда обнаруживал себя уже внутри, сидящем на привычном месте в просторной кухне, с пепельницей, заполненной выкуренными мною сигаретами, и чашкой остывшего кофе на столе.

Он не хотел, чтобы я звонил в эту дверь. Звонить – значит просить впустить тебя. А проситься в свой дом нельзя. Иначе этот дом какой угодно, но только не твой. В свой дом можно и нужно приходить самому. Без спроса и приглашения, повинуясь лишь внутреннему желанию. Поэтому с самого рождения у меня были собственные ключи от его дверей.

Он подарил мне их вместе с пелёнками, пинетками, бутылочками, сосками и ещё Бог весть каким младенческим багажом. Конечно, до поры до времени ни о каком самостоятельном открывании речь не шла. До тех пор, пока я не подрос и не смог дотягиваться до замка, эту дверь открывал мне он сам. Но обязательно именно моим ключом, доставаемым им из специального кармашка, пришитого на груди моей рубашечки, или, в зависимости от погоды, кармашка курточки или шубки.

Родители незлобиво ворчали на стариковскую причуду, считая этот ритуал излишне театральным. Мол, ребёнок, всё равно сейчас ничего не понимает и вряд ли что-то запомнит. Но он упрямо демонстрировал мне, что этот дом мой. И я запомнил. Правда, остальные детали этих встреч размылись в детском сознании. Что мы делали…? О чём говорили…? Во что играли…? Пожалуй, точно и не скажу. Просто счастливое и светлое время.

Теперь мы видимся значительно реже. Дела и заботы взрослого дяди, в которого я превратился, отнимают у меня свободу приходить сюда в любой момент. Иногда эта мелкозернистая ежедневная суета кажется даже важнее или, как минимум, актуальнее встреч с ним. И лишь поздним вечером возвращаясь с работы, вымотанный и уставший, я понимаю, что больше всего на свете хотел бы сейчас оказаться здесь, на этой знакомой кухне.

Но что-то мешает мне, игнорируя разметку и наплевав на не способствующие моему порыву дорожные знаки, вывернуть руль и втопить, втопить педаль акселератора, направив авто по знакомому маршруту. Что-то мешает. Нет, не разметка и не знаки.

Радио в машине создает музыкальный фон моим мыслям. Пока доберусь, пока обратно. А завтра рано вставать. А переговоры назначены ещё неделю назад, и перенести их никак нельзя. Ладно, не сегодня. Может быть завтра. Ну или на днях. Он не обидится. Он поймет. Он же знает, как я люблю его. Просто не успеваю – дела, дела. Извини, старик, не сегодня.

Ещё пара светофоров – и я дома. Музыкальный час на радиоволне подошёл к концу, уступив на несколько минут эфирное время для короткого выпуска ни к чему не обязывающих новостей.

«…Необычайное по красоте зрелище множества падающих звёзд смогут наблюдать сегодня ночью жители нашего города. Метеорный поток, больше известный как поток леонидов, войдет в атмосферу Земли примерно в полночь. Своё название это явление получило в честь созвездия Льва, со стороны которого зрительно и приходят к нам эти космические гости. Никакой опасности звездопад не представляет, зато каждый, кто хоть иногда смотрит в ночное небо, получит возможность загадать своё самое сокровенное желание…»

Машину на паркинг, лифт на этаж. Другая дверь, другие ключи, другая кухня. Это тоже мой дом. Другой дом. В нём я живу между работой и работой. Стакан чая с бутербродом. Разогревать ужин неохота. Сигарета перед сном. Спокойной ночи сам себе. Сон.

На приём к нему записывались за многие месяцы. Некоторые были готовы ждать годами, пока им, наконец, представится возможность изменить его руками свою жизнь к лучшему. И то сказать – светило. Имя, которое знает весь мир. Кто, как не он, поможет реализовать самые сокровенные мечты? Мечты о счастливом себе. С такими руками, с таким талантом и опытом для него не было ничего невозможного. Хирург от Бога.

И ведь ждали же. Сколько надо, столько и ждали. Это только в поговорке «в чужом глазу соринку выискиваем, а в своём и бревна не замечаем». Тут всё было наоборот. На приём к нему, в основном, записывались те, кто и маленькую соринку, а часто просто мельчайший нюанс своей внешности воспринимал, как трагедию.

Вот уж воистину – «красота в глазах смотрящего». Миловидные, симпатичные, а зачастую даже очень красивые пациентки, со слезами на глазах, с искренней болью, доказывали ему своё несовершенство. Лишь иногда он, действительно, соглашался с ними, рукой мастера устраняя небольшие помарки гениального творения природы. Ну что ж, даже в небесной канцелярии иногда допускают ошибки в планировании. Этой немного недодали. Той, напротив, что-то дали с избытком. Но так бывало крайне редко. Зато чаще…

Чаще на приём к нему шли те, кто считал себя понимающими в красоте даже лучше самого Создателя. Нарисовав себе какой-то внутренний идеал, они страдали от расхождения этого образа и ежеутреннего отражения, видимого ими в зеркалах ванных комнат и маленьких косметичек.

Безобидные инструменты визажа спасали лишь на время. Рано или поздно женщина вновь видела себя такой, как она есть. Без корректирующих теней, карандашных подводок, растушёвок на скулах и тонирующего крема. Без изделий кутюрье, зрительно увеличивающих объёмы груди и бёдер, удлиняющих ноги и утончающих талию.

Обнажённая, один на один с идеалом в голове и отражением в зеркале… Как душа перед Богом. Тяжело выдерживать такое каждый день. И многие не выдерживали. Шли к нему.

Он внимательно выслушивал. Спрашивал, согласны ли с их критическими оценками собственной внешности родные и близкие им люди. Как правило, оказывалось, что их любимые мужчины, родители и друзья, напротив, изо всех сил убеждали ничего не менять. Говорили им, что они прекрасны и любимы именно такими, как есть. Но чем больше приводилось аргументов, тем настойчивее становилось их желание стать такой, какой хочется, а не такой, какой родилась.

Впрочем, наверняка были и те, кто прислушивался. Тогда они просто не приходили к нему на приём. Те же, кто переступал порог его кабинета, были настроены весьма решительно.

Тогда он предпринимал ещё одну попытку. Уже от своего лица. Ведь он не только хирург, врач, способный избавить тело от явного или мнимого недостатка. Он ещё и мужчина. Да, давно не молод. Но он ещё не разучился искренне восхищаться женской красотой. Той, которая ну никак не раскладывается в голове на отдельные носик, губки, глазки. Той, которая воспринимается лишь целиком, вместе с обликом, голосом, запахом, неуловимым движением плечика и случайным касанием руки. Той, которая, как бы это банально не звучало, неповторима и есть у каждой.