Аля Кьют - О да, профессор!

– Налить еще, Рит? – спрашивает Марат. – На тебе лица нет. Мне обычно помогает.

– Давай, – протягиваю пустой стаканчик из-под кофе.

Марат плеснул из фляжки немного янтарной жидкости.

– За немецкую литературу, – говорю и опрокидываю в себя содержимое.

Юлька похлопала меня по спине, пока я пыталась отдышаться.

– Давай я тебе мятную жвачку дам и вперед, Ритк, пора. Не дай ему завалить себя!

Я качнулась на каблуках. Фак, действительно пора. Шпоры при мне, юбка тоже.

Пора.

«Фак, фак, фак» – привычно отозвалось эхо.

Ненавижу этот проклятый храм науки. Не-на-ви-жу.

Я сел в машину, завел мотор и прикрыл глаза, готовясь к очередному бессмысленному и беспощадному дню каторги.

Едва я выехал с парковки, раздался звонок. Я нажал кнопку на панели, переводя вызов на громкую связь.

– Привет, Тойфель, ну как ты там?

– Бывало и лучше, Андрей. И тебе недоброе утро, – откликнулся я со вселенской тоской в голосе.

– Нет, Матвей, мне тебя не жалко, – обрубил мой издатель.

С Андреем Бруштейном я почти дружил. Правда, это не помешало ему в один прекрасный день поставить мне ультиматум. Наглая еврейская морда. Прижал меня в самый неприятный момент.

– Как успехи с книгой? Когда ждать синопсис? – выдал он свои любимые вопросы.

Раз в неделю Андрей названивал, чтобы почти ненавязчиво поинтересоваться проклятыми успехами, которых не было. Раньше было хуже. Теребил каждый день, словно ревнивая подружка, которая опять увидела в желтой газете фотки своего знаменитого бойфренда в компании грудастых красоток.

– Я работаю над этим, – ответил я стандартно.

– Насколько эффективно?

– Нормально.

– Ты уверен?

– Андрей, завязывай. Сказал же, все будет. Ты сам засунул меня в универ. Откуда время, если приходится нянчить шалопаев-неудачников?

– Или неудачниц?

– Твои намеки омерзительны.

– Как и твоя личность и мысли.

– А ты их на расстоянии читаешь? – выпалил я, повышая голос, раздражаясь из-за подначек раньше обычного.

– Мне даже читать не надо ничего. Ты банально предсказуем, Матвей. Но я очень надеюсь, что жадность не позволит тебе продуть.

Вместо ответа я фыркнул и попросил не доставать меня больше, наскоро попрощавшись с приятелем.

Выкрутил руки гад, еще и издевается. Правда, в требованиях Бруштейна был свой резон. Наверно, я бы тоже действовал вот так с загулявшим писателем, который игнорирует сроки выдачи текста. Надежда у меня оставалась только на чудо и божественное провидение. Музы не помогали уже давно. Да и не положено мне теперь по статусу муз трахать вдохновения для.

Я сам заканчивал когда-то филфак и ненавидел его. Всем сердцем. Думал, переведусь на журналистику или хотя бы романо-германский, но так и проболтался среди девок в бабьем царстве филологии. В этом были свои плюсы, конечно. Я никогда не чувствовал себя таким востребованным в школе. От девчонок не было отбоя. Правда, даже этот приятный бонус не оставил у меня в душе приятных впечатлений об учебе.

Неблагодарная я скотина, знаю. Преподы в меня, конечно, ввалили знания на двести процентов. Даже завкаф вступился перед ректором, когда меня собирались отчислить в момент ломки стереотипов и несданных хвостов. Мировой дядька. Ради него я тогда собрался и сдал все долги в рекордные сроки. У нас вообще были классные отношения. Ему первому я показал черновик своего первого романа. Бледнел и краснел, чувствуя себя институткой в трусиках перед прожжённым повесой, но ему понравилось. Он помог мне и с издательством.

Ну как помог? Вряд ли мой наставник понимал, что я буду настолько туп, что залезу в почти кабальные контрактные обязательства.

Нет, я не ною. Я благодарен. Первая книга имела оглушительный успех, и под кайфом славы я подписал договор еще на три в этой серии, едва ли вникая в нюансы. Не говоря уже о консультации с юристом.

Зато, дописав трилогию, я заработал имя, неплохой гонорар и, наконец, включил мозг. Следующие книги продал, как следует и теперь уже подписывал договор о сотрудничестве, диктуя собственные условия издательству.

Однако кроме загребания денег лопатой я все еще был обязан что-то писать. Как назло, вдохновение покинуло, а муза дала отставку. Я с трудом накарябал продолжение все той же серии, буквально высасывая из пальца каждую букву.

От полного краха спасли только герои, которых обожали мои преданные фанаты. Тираж раскупили, но ажиотаж заметно поутих, а я все еще был должен писать для издательства.

Что писать? А черт его знает. Синопсисы с продолжением серии Бруштейн отверг с пометкой: «Хватит гнать туфту». Мы встретились с ним в клубе, где я был больше заинтересован сиськами четвертого размера, а не написанием шедевра. На следующий день Андрей буквально потребовал, чтобы я прекратил валять дурака.

Солнце сегодня палило нещадно. Или мне казалось так в теплом салоне авто. Я нацепил очки и загреб пальцами волосы, ненавидя стандартную пробку на развязке не меньше, чем свою теперешнюю должность и проклятый дар убеждения Бруштейна.

Припарковавшись на стоянке универа, я вышел из машины и пошагал к входу. На крыльце стояли мои студенты. Боже, даже я не был таким бестолковым охламоном, как эти трое. Парня и девицу с приклеенной улыбкой я вообще смутно помнил, а вот ее подружку, которая тряслась, как от Паркинсона, кажется сегодня обещал принять после занятий. Она единственная, кто с треском провалил лектуру. Бестолочь. Хотя ножки красивые, стройные, длинные. Или так кажется из-за короткой юбки?

Я притормозил и даже вспомнил ее фамилию.

– Левицкая? Я так понимаю, к пересдаче готовы?

– На экзамен как на праздник, Матвей Александрович, – едва выдавила она из себя.

Боится? Правильно боится. Особенно, если опять ни черта не учила. Правда, ну зачем ей филология? С такой-то грудью. Как будто высшее образование – залог благополучия. Вот сиськи, личико и умение помалкивать – это дорогого стоит. Но тут этому не учат.

Я поспешил мотнуть головой в знак небрежного прощания и зайти внутрь.

Сегодня три пары лекций и один семинар. Боже, дай мне сил.

После занятий я хотел пойти домой, принять горячий душ, лечь в постель и не говорить, просто спать. Не успел размечтаться, как лаборантка напомнила, что дежурю до семи. Проклятье, как будто кто-то сейчас рванет изучать редкие книги из кафедральной библиотеки!

Сразу после этого я вспомнил, почему еще задержусь. Левицкая. Высокая грудь, бесконечные ноги и полное отсутствие мозга. Мой любимый одноразовый вариант времен беспросветной клубной ночной жизни.

Я прикрыл глаза, убеждая себя, что обещанное просветление где-то рядом. Очень скоро меня осенит шедевром, как и обещал Бруштейн. Воздержание, собранность и классическая зарубежная литература времен романтизма – это ли не идеальные условия для перезагрузки вдохновения?