Татьяна Пекур - Пять месяцев после катастрофы

© Татьяна Александровна Пекур, 2019

ISBN 978-5-0050-5122-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пять месяцев после катастрофы

Любовный роман, мистика

18+

– Софи!!! – громкий, сильный и красивый, но сейчас больше схожий со звуком пенопласта по стеклу, голос моей тёти Фимы продрал до самых пяток. Я подскочила и треснулась головой об подоконник, запуталась в одеяле, свалилась с кровати, и в результате пострадало еще одно живое существо – наш кот Лёвушка.

Рыжик обожал спать на моих пушистых тапках розового цвета. То ли воображал себе этакую фантастическую животину, которую нужно защищать, то ли ему нравился запах ног (моих) – не знаю. Но стоило мне снять тапочки, как наглая, рыжая морда подгребала их под толстое пузо и не давала назад даже с боем. Поэтому в комнате всегда есть что-то съестное для отвоевания моего имущества: несколько пакетиков с сухим кормом, запечатанный бутерброд или на худой конец сарделька. Я протерла глаза, нашарила рукой упавшую на пол сосиску. Мыть ее или нет, вот в чём вопрос. А – а, лень! Вытерла об футболку, содрала зубами плёнку и протянула ставшему в позу коту. Выгнутая спина и бешеные глазищи тут же приняли обычный вальяжный вид. Любитель розовых помпонов аккуратно вытащил угощение из моей руки и ушёл чавкать под шкаф. Правда поместился не весь.

Я вспомнила, как рыжий комочек, которого я нашла у дома холодным, дождливым весенним вечером, забивался под предметы мебели и зыркал на нас с тётей как на живодёров, и усмехнулась. С годами он осмелел и обнаглел порядком. Фима его обожает, да и я тоже люблю рыжую тушку. Мы обе балуем его, уважаем его личную жизнь и даём весной погулять вволю. Из мужчин в нашей семье только он.

Заправила постель, сделала зарядку. Давняя привычка. Тётя моя историк, объездила всю Украину со своей группой. Каждая её поездка была для меня знаменательная тем, что меня… отправляли в лагерь! Летом я кочевала с одной смены на другую, пока Фима два месяца копалась в осколках черепков и с радостью сумасшедшего вгрызалась в грунт дальше. Почему она не брала меня с собой? Да потому что после первой же попытки приобщить мелкую егозу к серьёзному делу в итоге мы обе уехали домой на скорой! Я упала в раскоп, вывихнула лодыжку, сломала руку и испугалась до смерти! Меня кинулись спасать всей группой, в итоге травмы получили все! Тётя поскользнулась на луже, которая образовалась из выпавшего из рук студента термоса, а затем ласточкой улетела на остатки кладки семнадцатого века и разбила нос. Двое аспирантов кинулись к ней и стукнулись лбами, старенький профессор подумал, что я в плане увечий безопасна, и фатально ошибся: его протянутая рука так и смотрела вверх, как знак несчастным, связывающимся с семьёй Тарасенко. Я же не виновата, что веревка, которую мне кинули вначале, захлестнула его ноги? И моя попытка встать заставила его лечь… Так что распорядок дня прочно въелся в сознание.

Нет, я тоже люблю историю, особенно мне нравилось читать книги и смотреть документальные фильмы про Азию. Весь восторг и азарт утих после того, как мне исполнилось десять. Тогда всё изменилось навсегда.

Сейчас мне уже двадцать лет, я учусь на третьем курсе университета и в будущем буду руководить персоналом где-нибудь на второсортной фирме. На большее я не надеюсь, потому что городок у нас маленький, работы не так чтобы много. Есть правда одна мысль, но… Есть вариант уехать к матери в Китай, но я вряд ли смогу жить среди незнакомых людей. Мама покинула нас с Фимой, когда мне было десять. Красивая, яркая, она не смогла примириться с тем, что женщина у нас в стране чаще всего просто ломовая лошадь, тянущая на себе хозяйство и мужа с детьми. И хотя мужа не было, а были только мы с тётей, но тянуть приходилось. Постоянные подработки, грустные зелёные глаза мамы, её тонкая рука, лежащая на белой простыне. Она уставала очень сильно. По образованию она у меня товаровед, но работала как простой продавец, старалась угодить покупателям, начальству. Но, как водится, меж двух огней.

Кто ей сказал, что можно уехать, да ещё и так далеко, я не помню уже. Мама разменяла нашу трёхкомнатную квартиру на двухкомнатную с доплатой, купила три красивых платья, туфли к ним, села на чемодан у порога и зарыдала. Мы с Фимой тоже рыдали. Мама тогда посмотрела на нас, встала, выпрямилась. Какая же она красавица! Вороные волосы крупными кольцами ложились на хрупкие плечи, зелёные глаза под ресницами – стрелами блестели от влаги. Высокая, статная. «Фима, София! Я делаю это ради вас! Я стану знаменитой! Анна Тарасенко станет самой знаменитой певицей в Китае! Я пришлю денег к школе…».

После этого мы с Фимой не видели её и не слышали. Деньги нам передавали, присылали, переводили, но как и что происходило с мамой, мы не знали. Почему она не пишет, почему не приедет? Да, далеко, да дорого, но ведь мы всё, что у неё есть! Особенно я! До её ухода мы были очень близки. Я помню, как она прижимала меня к своему боку, и мы вместе глядели в зеркало на трюмо. В нём отражались две полноценные копии, только мама была взрослой, а я – ещё девочкой. Зелень глаз, чёрные брови и ресницы, длинные волосы. Ох и поругалась же мама за эти самые волосы с учителями! Во избежание заведения в них зверей, всем школьницам приказали срезать их до плеч. Мама с такой яростью прошипела тогда классной руководительнице, что саму ее сейчас сделает лысой, что та стала бледной как кафель в столовой. Долго я еще ходила с косичками до колен, вызывая зависть одноклассниц и интерес мальчишек. Как ни странно, но будучи яркой брюнеткой, мне суждено было быть той самой белой вороной в классе.

Поскольку с мамой мы были как две капли воды, то об отце я даже в такой малости не могла узнать. Каким он был? Кто он? Только отчество в свидетельстве о рождении – Андреевна. Мама гневно фыркнула на мой вопрос и сказала, что мне это знать ни к чему, потому что мы с ним не увидимся никогда. Расспрашивать Фиму было бесполезно – она только сдвинула плечи и уверила меня, что с моим воспитанием они справятся и без какого-то молодчика, который стал был одним из тех классических диванодавов и любителей пива, в изобилии скрывающихся под личиной бравых молодцев и с лёгкостью кружащих голову дурным красоткам вроде мамы.

Так что мамы нет, папы – тоже. Моим единственным опекуном является тётя Фима, она же Юфимия Тарасенко. Историк, уважаемый учитель в школе номер два, куда меня перевели сразу после отъезда мамы. Сейчас Фима уже не ездит на раскопки. Перешагнув сорокалетний рубеж, тётя стала часто болеть, и из экспедиций привозила не статуэтки с черепками, а насморк, кашель и аллергию с радикулитом. Поэтому летом я была под ее тотальным контролем.