Геннадий Разумов - О любви

Нет, вообще-то, она не была красавицей, какие манят нас со страниц глянцевых журналов и рекламных клипов, ей не была дана та неземная божественная красота, которая воспета Петраркой и Бодлером, Есениным и Щипачевым. Нет, она не была красива, она была – прекрасна. Он любовался ею, восторгался, не мог оторвать от нее взгляд. Ему нравилось, как она говорит, ходит, пьет чай, откусывает печенье, как одевает очки для чтения. И особенно он был без ума от ее улыбки. Она возносила его на небеса, и он долго там висел, ослепленный ею и совершенно счастливый.

И разве мог он забыть тот невинный детский поцелуй в щеку, которым она вдруг одарила его в своей машине. Он потом много раз гладил это место на щеке и целовал пальцы, которые его касались. А еще навек запечатлелось в нем то случайное нечаянное касание их рук под столом в ресторане, когда он вдруг почувствовал небывалую фантастическую искру (или огонек пламени), которая на мгновение пробежала между ними. Как же это было здорово, как восхитительно, как изумительно!

А ведь она даже не была в его вкусе. Он всегда носил под ребром у сердца портрет своей мамы, и ему нравились лишь похожие на нее маленькие черноглазки-брюнетки. А она была совсем другая – тонкая, стройная, высокая.

Почему он так сильно на нее запал, что за сила, какой магнит потянул его к ней? Вряд ли он мог ответить на этот вопрос. И почему случилось все не сразу, не вдруг, не с первого взгляда, как бывает в жизни и как пишут в романах. Довольно долгое время они встречались по делам, говорили о просроченных платежах, о неподписанных актах и счетах. Тот древнегреческий мальчишка Амур подкрались как-то незаметно и без всякого предупреждения неожиданно пальнул в него стрелой из своего золотого лука.

То была воздушная подростковая влюбленность, в ней не было ни капли секса, пошлости, грубости. И он, поимевший за свой долгий век немало разных женщин, боялся хотя бы намекнуть ей о постели. Хотя… Нет, однажды ему все же пришла в голову мысль склонить ее к близости, он даже сделал попытку выпить с ней на брудершафт, чтобы иметь повод поцеловаться. Но она, по-видимому, сразу же раскусила его затею и резко ее отвергла. Наверно, она была права – не стоило спускать их чувства с неба на землю.

Но почему же они расстались, почему порвалась та тонкая шелковая нить их романтических отношений, та нежная связь, оказавшаяся столь хрупкой, недолговечной?

Казалось бы, на этот вопрос можно ответить просто и однозначно – в действительности, у них не было будущего. Они должны были это знать с самого начала, с первых минут, но он ничего с собой не мог поделать – чувства были сильнее всякого здравого смысла и противились любым доводам разума. Но те были сильнее, и, увы, победили. Почему?

Объяснение, прозрачное, как оконное стекло, вроде бы, лежало на поверхности – их совместному будущему, конечно, не могла не помешать слишком большая разница в возрасте – тридцать с лишним лет. Немало.

Однако, на самом деле, этот возрастной провал им почти не ощущался, иногда ему даже казалось, что она взрослее и мудрее его. Многие ее суждения о жизни, быте, взаимоотношении детей и родителей были куда более зрелыми и разумными, чем его. Она трезво оценивала профессиональные способности жениха своей дочери, здраво судила о возможностях покупки дома его дочкой, давала ему ценные советы по страховке машины.

Ее тоже, чувствовал он, вовсе не напрягал контраст их возрастов – было видно, что ей с ним интересно. Во всяком случае, она с неизменным вниманием слушала его байки о прошлом, о встречах с Б. Окуджавой и В. Войновичем, о тектонике земной коры и даже о способах засола осенних огурцов и помидорах «early girls» на его огороде.

У них, вообще, было много общих интересов, одно из главных – увлечение поездками в разные концы света. Он побывал в Чикаго, Сиэтле и Бразилии, она – в Майами, Денвере и Японии. Они рассказывали друг другу об этих вояжах, делились планами следующих путешествий, советовались друг с другом, как лучше их организовать. Не меньше обсуждали они и свои такие схожие домашние проблемы, заботы о детях и внуках, о болезни ее мамы и неустроенности его внука.

Думал ли он усерьезнить их отношения? И не раз. А однажды…

Она помогала ему составить план летней поездки на море. Они включили компьютер, влезли в интернет и стали выбирать отель поближе к пляжу и перелет без промежуточных посадок. Вдруг он неожиданно для самого себя предложил:

– А, может быть, поедем вместе?

Она вздрогнула, стянула брови к носу, прорезала на лбу морщинку. Ее долгий взгляд погрузился в разводы желтой краски на стене, потом она взяла тряпку и неторопливо стала стряхивать крошки со стола, где они только что пили чай с кексом. Он, волнуясь и покраснев, как мальчик, с надеждой и тревогой вглядывался в ее лицо.

– Что же мне тогда надо с Володей разводиться? – она задумчиво в неопределенном направлении покачала головой, потом, еще минуту помолчав, встала со стула, повернулась к нему и твердым голосом сказала: – Нет, не получится.

Больше к этому вопросу он не возвращался.

Ученые считают, что для сохранения психического здоровья, каждые 7 лет человек должен менять или место жительства, или вид работы, или… партнера своей судьбы. Еще лучше все вместе. Но как же трудно это сделать в 50 лет и, тем более, в 85. Каким героем, смельчаком или легкомысленным недоумком надо было бы быть, чтобы вот так сразу, наобум, вдруг, порвать со всем своим прошлым и начать жизнь заново. А он не был ни героем, ни храбрецом, ни беспечным ветрогоном.

Так что, не разница в возрасте их разлучила. А сам возраст. На старости, как в молодости, все также хочется, но уже не можется.

Он сидел у телефона и долго смотрел на кнопки набора номера. Его пальцы то нерешительно касались их, то стыдливо прятались в ладонях. Он ссутулился, сник, увял, за грудиной что-то больно сжималось. А в голове скреблись когтистые мысли-кошки, назойливые, приставучие, грустные.

Не придумал ли он себе все это, не вообразил ли? Не от своего ли одиночества, от своей неустроенности он к ней так сильно потянулся? А она просто-напросто его пожалела и откликнулась лишь потому, что он напоминал ей отца, уже ушедшего из жизни.

А, на самом деле, ничего между ними и не было. А, может, было?

Раньше все было иначе. Придешь с работы домой, а жена, минуту назад замарашкой, стоявшая у кухонной плиты, вдруг нырнет в зеркало, пошерудит там чего-то и выйдет оттуда прекрасной венерой из пены морской. Щечки, губки – античные коринфы, платье – барокко, прическа – рококо, а глазки светятся так, что бра тускнеет на стене.

Прошли годы, и вот теперь она выходит к тебе в замызганном халате, на лице белый мел и черный грифель под глазами. Несет тебе вчерашнюю котлету с позавчерашней гречкой, жалуется, что Сенька опять двойку получил, что свет в ванной перегорел и стиральная машина не фурычит.