Татьяна Герцик - Лунная дорога. Часть 2

Под намекающие взгляды пробегающих мимо официантов Панов поднялся. Ему тут же принесли счет. Расплатившись по терминалу, он протянул мне руку. Вложив чуть подрагивающие пальцы в его ладонь, я вышла в гардероб. Мы оделись и попросили охранника вызвать для нас такси.

В его ожидании постояли на улице перед рестораном минут пять, прислонившись плечами. Он обнял меня за талию, я положила голову ему на плечо. Со стороны мы наверняка казались влюбленной парочкой.

Приехав к моему дому, вышли и остановились возле подъезда. Я понимала, что Виктор надеется на приглашение, но звать его не хотела. Приглашение предполагало утешение в постели, а я к этому не была готова. Все-таки это не я решила жениться на нелюбимой старой женщине, чтоб спасти семейное состояние. Хотя не знаю, как бы поступила я, окажись на его месте.

Не выдержав напряжения, он прижал меня к себе и принялся целовать, приговаривая: «любимая, милая, жизнь моя».

Я не сопротивлялась. Это было прощание. Горькое и навсегда. Мы понимали это оба. Я даже закинула руки ему за шею, открываясь, хотя это и было ни к чему. Но мне его было ужасно жаль. До боли, до слез.

Где-то вдали раздался громкий свист. Он остановился, опомнившись. Взял в ладони мое лицо, прислонился лбом к моему лбу и прошептал:

– Я тебя очень прошу, будь счастлива, моя солнечная девочка. У меня на сердце будет легче, если у тебя все будет хорошо.

Потом еще раз быстро меня поцеловал и, оторвав себя от меня, исчез в ночи. Я кинулась домой, зажимая рот руками. Хотелось даже не заплакать – завыть во весь голос.

На следующий день к вечеру мне пришла от него СМС-ка, что у него все хорошо, что он в Лондоне и скоро будет подписан брачный контракт.

Тридцать первого на работу я пришла в отвратительном настроении. Как же невозможно плохо заканчивается старый и начинается новый год!

Но хандрить было некогда. Обойдя всех пациентов в реанимации, проведя все назначенные врачами процедуры и стараясь угадать, что кому нужно, ведь половина из них ничего сами сказать не могли, ушла в ординаторскую.

Дежурили мы на пару с медбратом Костей, у него ребенок недавно родился, нужны были деньги, а за работу в праздники платили вдвойне. Он тоже был студентом-медиком, как и я, только уже выпускником.

Он висел на телефоне, разговаривая с женой. Она была у него совсем юной, только-только со школьной скамьи, очень пугливой и постоянно боялась сделать с малышкой что-то не так. Он ее учил, уговаривал, убеждал, чувствуя себя при этом старшим, умным и очень ответственным.

Наверное, так и нужно вести себя с мужчинами: быть слабой и беспомощной. А вот я все делаю неправильно. Я вспомнила Красовского, Панова и чуть не расплакалась. Но тут скорая стала привозить одного больного за другим, и времени на переживания не осталось.

Красовский ласково держал меня за руки, глядя в глаза виноватым взглядом, и раскаянно шептал:

– Прости, а? Клянусь, я больше никогда не буду таким дураком.

Мне было больно это слышать. И вспоминать про то страшное лето тоже было больно. Но без него я не жила, а существовала. Хотя и сдаваться так легко не хотелось. И я холодно сказала:

– И сколько раз я от тебя это слышу?

– В последний. Это точно! – он произнес это сурово, как клятву, и я будто нехотя протянула:

– Ладно. Но учти…

Он не стал слушать, что будет дальше. Просто схватил в охапку и принялся целовать. И сразу на душе стало так легко, что захотелось петь. И я тоже обняла его, прижимаясь всем телом…

В мозг, опьяненный неистовой радостью, с трудом проникла здравая мысль: почему он такой мягкий? Он же должен быть твердым?

Открыла глаза. Так и есть, обнимаюсь с подушкой, поливая ее горючими слезами.

Сон! Опять тот же дурацкий сон!

Немного полежала, справляясь и с дыханием, и с разочарованием.

Как хорошо, что это только сон, и Леха не пришел ко мне мириться. Потому что я вполне могла бы его простить. А это уже была бы самая большая глупость в моей жизни.

Но почему так мерзко ноет сердце, если я все сделала правильно?

Или, наоборот, я все делаю неправильно? Почему все, кого я любила, меня оставили? Бабушка, мама, отец? Красовский, наконец? Мне без них очень, очень плохо. Одиноко так, будто я одна на всем белом свете.

Поплотнее завернувшись в одеяло, уселась с ногами на подоконник и стала следить за изменчивыми городскими огнями. До рассвета еще было очень далеко, но спать мне больше не хотелось. Зачем? Чтобы снова увидеть сон с участием Красовского и плакать, уверившись, что этого никогда не будет?

Он и так мне снился гораздо чаще, чем хотелось бы. Лучше б я его никогда не встречала, жила бы спокойно. А теперь после каждого такого сна сердце болит так же, как на той свадьбе, на которой он кувыркался на сеновале с на все согласной девицей.

Но это пройдет, я твердо знаю. Потому что больше надеяться мне не на что. Ведь время лечит, это факт. А то, что мне до сих пор плохо, это просто времени прошло слишком мало. Ведь что такое два с половиной года в масштабах вечности? Ничто.

Подобные рассуждения граничили с казуистикой, но нужно же было чем-то утешаться? Вот я и утешалась. И вообще, на что мне жаловаться? Вот Виктору Панову есть за что ругать судьбу, а у меня все хорошо. Почти.

Просидела на подоконнике до восьми утра. Потом приготовила кофе, бутерброды, перекусила. От недосыпа возникла коварная мысль позвонить Инке, разбудить ее ни свет ни заря, ведь звонит же она мне заполночь, хотя знает, что я сплю, и поделиться с ней перипетиями судьбы Панова. Она же весь одиннадцатый класс пыталась его очаровать!

Я уже протянула руку, чтоб взять телефон, но так и не взяла, поняв, что не смогу опуститься до банальных сплетен. Хотя поделиться с кем-нибудь этой тяжелой ношей все-таки стоило.

Не выдержав, днем позвонила маме в Лондон. Если она еще спит, то просто не возьмет трубку, она всегда отключает звук, чтоб не мешал.

Она ответила сразу. Поздравив ее с Новым годом, выслушала ответные пожелания и только тогда рассказала о Панове и его женитьбе.

– Машенька, я об этом знаю, – она сочувственно вздохнула. – Денис мне об этом говорил. Да об этом вся наша верхушка шепчется. Я тебе не звонила, потому что не хотела, чтоб ты переживала.

– Как ты думаешь, можно что-то сделать? – спросила это просто так, чтоб облегчить душу, ни на что не надеясь.

И оказалась права:

– Обычными путями – нет. Денис вообще говорит, что Панова-старшего просто подставили. Ему и связь с террористами приписали, и много всякой чепухи, никакой бы суд не помог. Так что они выбрали оптимальный вариант.

Оптимальный вариант? Я чуть зубами не заскрипела. Бедный Виктор! Вспомнился его потухший взгляд в нашу последнюю встречу, и по щекам снова покатились слезы. Стремительно распрощалась с мамой, чтоб она ни о чем не догадалась.