Татьяна Краснова - Лесная сказка

А после обеда к Л. пришли две сестры. Одна – точная ее копия, только пониже ростом и волосы вьются на висках. Видно было, как появляются мелкие кудряшки, когда она держала кружку с горячим чаем. Это очень красиво. Алла давай тараторить:

– Ах, как вы похожи! Ах, какие вы обе красавицы! Просто одно лицо.

А г-н Логинов тут же опроверг:

– Ничего подобного. Совершенно разные люди. С этой Аней был сын, а со второй сестрой – двое детишек, и Л. их так радостно встретила. И мы опять отправились в дом великанов! Увязались и Кочубеи, и Логинов, и Олька как раз приехала со своего зачета. Все очень быстро перешли на «ты», кроме Логинова. Кочубей подавал дамам пальто и шубы, да так ловко, я даже не ожидала, сразу попадаешь в рукав. И так весело мы шли, и всю дорогу шутили, и жалели, что нельзя кидаться снежками. Правда, было немного жаль делиться со всеми сумрачными залами, которые утром были только наши, – но шумная куча ничего не испортила.

А потом вместе пили чай у нас в холле, и пересказывали все Антонине Ивановне, и показывали фотки лешего на мобильниках, а она жалела, что не может сама пойти посмотреть.

Мальчишки съезжали по перилам и ужасно шумели, и тогда Л. вспомнила, что в «библиотеке» есть шахматный столик. Мужчины тут же притащили. Ш. еще и книжки приволок. В ящиках стола лежали фигуры – большущие, деревянные. Я шепнула:

– Великанские шахматы, – и Л. поняла и улыбнулась.

Мальчишки играть не умели, и Л. упростила – оставила только пешки. И они играли в пешки. А мы смотрели – я и Вася с кошкой. Имя ей пока не придумали. Все так и зовут ее – Кошка, и она откликается.

Антонина Ивановна читала Васе вслух. Буря мглою небо кроет. Как за окном. Но он даже картинки не смотрит, хотя слова слушает.

И так хорошо день прошел, особенно без Логинова. Он появился вечером, но портить ничего не стал. Алла объяснила, что Ш. – один из Лизиных родственников, и он расслабился.

Лиза шла по длинному коридору и среди множества дверей искала нужную. Но это были не те двери. Она продолжала поиски на другом этаже в очередных длинных коридорах. Иногда заходила в какой-нибудь кабинет, где нужно было вести рутинную офисную жизнь. Иногда за дверью оказывалась жилая комната – там следовало заниматься домашними делами. Порой она узнавала помещение банка, в котором проходила практику, – но это было несколько лет назад, как она сейчас там оказалась? Иногда за дверями мелькали люди в пижамах и кровати с железными спинками – больничная палата! – Лиза отшатывалась и убегала.

Она начинала подозревать, что перемещается по замкнутой траектории в огромном многоэтажном здании-лабиринте, которое проглотило ее, и принималась паниковать и искать выход. Но выхода не было. Только бесконечные коридоры. И вдруг – стеклянные двери и улица за ними! Лиза выбежала наружу, но у крыльца стояла санитарная машина, возле которой суетились медики. Все дружно повернулись в ее сторону, и Лиза обмерла, вспомнив страшную палату с полосатыми пижамами. Ей не уйти от безумного здания, ее сейчас туда вернут…

Страх был таким непомерным, что Лиза проснулась. Значит, он вернулся – ее постоянный сон, в котором она уже несколько лет бродит по этому зданию. Но если раньше только искала выход, то сейчас впервые нашла его – и поняла, что ее неумолимо запихнут обратно.

Она не попыталась снова заснуть и не включила свет. Ужас был внутри, а не во внешней темноте. Лиза любила темноту. Она и в детстве ее не боялась, и чувствовала себя в ней гораздо лучше и защищеннее, и любила подолгу разглядывать тени на стенах – те самые, постоянные, дружественные, – приходящий к ней каждый вечер театр теней. И знала, что этот мир скрытых смыслов и смутных воспоминаний и историй, возникающих, как сны, неизвестно откуда, – и есть ее настоящий мир, в котором она была всегда, до того как ее вытолкнули в пространство беспощадного света, резких звуков и бессмысленной суеты.

Маленькая Лиза смотрела на всех вокруг с беспомощным удивлением, как на инопланетян, которых ей не понять и которые никогда не поймут ее, особенно на взрослых – они почему-то обращались с ней как с ничтожеством или слабоумной, хотя она все понимала не хуже их. Ее до сих пор удивляло, почему они тогда не хотели в ней видеть ту же Лизу, которую видят сейчас, ведь ее самоощущение с тех пор не изменилось, только от чужой бесцеремонности и своеволия теперь защищала взрослая оболочка.

Как же кошмар проник на сокровенную ночную территорию? Ведь накануне был чудесный день – приехали Света и Аня, поведавшая, что Шницер явился к родителям с визитом и с тортом, врасплох, спозаранок. Возвращение блудного племянника… И они, родные и двоюродные, сидели дружной шумной кучей, как раньше. Никто ничего не подсчитывал, никто никого не упрекал. Даже обитатели коттеджа не мешали. Лиза давно уже не засыпала с такой счастливой, блуждающей улыбкой.

Алла весело сообщила:

– А мы идем в бассейн! С Мишуткой, оказалось, ничего серьезного. Врача из города вызывали, он говорит – просто зубик лезет. А то всю ночь так хандрил, что я уж подумала – не обижайся, Лиза, – это твой кузен на него на-кашлял. Он, правда, сейчас поменьше кашляет, тут воздух целебный, сосновый…

В холле снимал пальто с вешалки детский доктор из Белогорска с совершенно чеховским обликом – худенький, бородка клинышком и очочки, которые хотелось назвать «пенсне».

– Здравствуйте, Леонид Борисович, – сказала Лиза.

Доктор сразу же узнал:

– А, Лиза Бурматова! Фамилию еще не переменила? Как самочувствие?

То, что маленькой Лизе становится хуже, заметили не сразу: Аня пошла в первый класс, и надо было встречать-провожать, помогать готовить уроки. Без матери отец и бабушка еле справлялись. А мать услали на месяц на повышение квалификации. Ну простыла младшая, ничего особенного.

– Почему не позвонили? Не дали телеграмму? – бушевала мама. – Как можно за месяц довести ребенка до осложнения на сердце?!

– Нечего было уезжать, – поджала губы бабушка. – Не от болезни это с ней, а от тоски.

И в самом деле, Лиза до сих пор – плечами, пустотой в душе, теснотой в груди, пережатым горлом, всей собой – помнила то тягостное, нескончаемое ощущение – ожидание мамы. Все любимое стало бессмысленным – книги, игрушки, цветные карандаши. Но вот мама дома – но говорит, что надо собираться. И Лиза собралась – вытащила с полки Сутеева, разноцветные истории в картинках.

Детская больница, где ее оставили, оказалась еще хуже, чем детский сад. Там свобода отсутствовала вообще, и было бесполезно ее ожидать к назначенному часу – никто здесь не знал, когда снова окажется дома. Едой считались поистине детсадовские каши и мутные супы. По ночам вся палата покрывалась ковром из тараканов – шевелились и пол, и тумбочки, и спинки кроватей. Вокруг копошились дети разных возрастов, которые, хоть лица их и были бледными или синими, суетились и орали не меньше детсадовцев. Орали даже больше, потому что здесь по несколько раз в день приходила медсестра с таблетками и шприцами.