Салли Боумен - Тайна Ребекки

– Я слышал, что ты уронила перчатки, так что Фрицу пришлось остановиться и поднять их, – сказал я. – И сделала это намеренно.

– Конечно, нет. Эти перчатки – первый подарок Максима: очень красивые, из тончайшей мягкой кожи – у моей мамы когда-то были такие же. И мне было бы жаль испортить их даже для того, чтобы рассердить Фрица. Я случайно выронила одну, когда увидела этот склеп с разукрашенным порталом. Чистая случайность, правда!

Сейчас я снова посмотрел на вход.

Фронтон перекосился, и в трещинах проросла трава. Одна из колонн, почерневшая от огня, все еще стояла прямо, другие угрожающе кренились. Стоило мне спустить Баркера с поводка, как пес тотчас бросился следом за Греем и Элли. Я медленно пошел за ними.

В это время года, когда ежевика и сорняки вылезают из-под снега после зимы и пускают новые ростки, очертания Мэндерли как бы расплываются. Но из-за того, что нынешний апрель оставался сырым и холодным, его стены не успели зарасти, разрушенный дом виделся таким, как есть. Опираясь на палку, осторожно огибая кроличьи норы, я медленно обходил развалины с севера на запад, откуда открывался вид на море.

Центральная часть дома была самой красивой, там вопреки традициям поселились Максим и Ребекка – им полагалось занимать, как всем хозяевам, более роскошные покои в южном крыле дома. Здесь, внизу, находилась огромная гостиная, где я впервые после возвращения из Сингапура увидел Ребекку. Она, поразительно юная, вбежала из сада в белом платье. Здесь же, на первом этаже, находились комнаты, в которые я никогда не заходил, и там была ее спальная. «Я могу спать только там, – призналась она мне, – когда широко распахиваю окна. Даже шторы я оставляю открытыми, потому что слышу шум моря и чувствую его запах. Это действует успокаивающе».

Теперь от этих комнат не осталось и следа. И мне кажется, что огонь в первую очередь вспыхнул в этой части дома – так мне рассказывали, – и благодаря сильному ветру он так быстро распространился по всему дому. Я прикоснулся к обгоревшим камням. Под ногами у меня валялся обломок, выпавший из угловой кладки окна. И я потер его, словно надеялся, как в сказке, что некий волшебник тотчас отзовется и восстановит все таким, каким оно было некогда: вот тут появится камин, здесь будут двери… Но нагромождение камней мешало мне представить, где что находилось, и я опечалился.

Отвернувшись, я принялся разглядывать лужайку: здесь под деревьями маленький мальчик в матроске сидел и пил чай с сестрами Гренвил и влюбился в хорошенькую Изольду. Отсюда я увидел, как Ребекка сорвала несколько белых лилий. И сейчас она направлялась ко мне. Столь реальное для меня прошлое оставалось невидимым для остальных. Картинка дрогнула и расплылась, когда я посмотрел на море и на небо.

Ощутимая тяжесть лет снова легла мне на плечи. Мои руки дрожали, и шаги стали неуверенными. Пес, всегда угадывавший мое состояние, подбежал ко мне и положил тяжелую голову на ноги. Свежий морской воздух помог мне восстановить силы. Как хорошо, что я решился приехать сюда. Каждый раз в этот день я совершал, по сути, бессмысленное путешествие в прошлое. Спрашивается, ради чего? Из чувства раскаяния? Как дань уважения? Из чувствительности? Боюсь, что нет, я лишен сентиментальности. Но в этом году у меня особая цель, о которой я на какое-то время забыл.

– Идем, Баркер, – позвал я, шагая по траве к дочери и Грею.

Они вышли мне навстречу, обогнув дом с другой – западной стороны, где находилась комната Лайонела, в которой он просидел взаперти до самой своей смерти. Эта часть пострадала чуть меньше, тем не менее и в этой половине крыша рухнула, и увитые плющом руины оставляли впечатление каких-то нагромождений скал. А вон и его окна, откуда выглянул я сам, одетый в униформу.

1915 год. Я как раз приехал в Англию на два дня, чтобы повидаться со своей женой и только что родившимся сыном. В этот же день я должен был вернуться, чтобы отправиться на фронт, во Францию, где меня могли убить в любой момент, как убили очень многих моих товарищей по оружию. Тем не менее меня вдруг пригласила в Мэндерли старшая миссис де Уинтер. Я должен был выступить в роли свидетеля при подписании нового завещания, которое составил ее сын Лайонел. Фриц, которого вскоре должны были перевести в дворецкие, выступал в качестве второго свидетеля.

Почему пригласили именно меня? Потому ли, что миссис де Уинтер все еще пыталась понять, как долго я не смогу сопротивляться ей? Или потому, что статистика подсказывала ей, что я могу погибнуть, а потому и не стану говорить лишнего? Лайонел был болен и не понимал, что за документ он подписывает, хотя его мать утверждала обратное. И он умер буквально на следующий же день. Вопреки статистике я выжил и через столько лет, что прошли с того момента, вспомнил об этом факте. Второй раз меня против воли вовлекли в трагические события, происходящие в семье де Уинтер.

Эту часть особняка я никогда не любил. Беатрис как-то привела меня туда и сказала, что тут бродят духи, и мы с ней наткнулись на них: безголовый призрак какого-то мужчины и бледное видение Каролины де Уинтер. Наверное, на самом деле мы ничего не видели, но я почувствовал их присутствие. Я тогда дрожал от ужаса и едва сдерживал крик. И уже собирался снова пережить детский страх, но, на свое счастье, увидел Элли, поджидавшую меня. Но Грея не оказалось рядом с нею. Он быстрыми шагами направлялся по тропинке к морю. Я замер.

– Как все это красиво при таком освещении, правда? – спросила Элли, присоединяясь ко мне. – Иногда мне даже кажется, что сейчас особняк выглядит намного привлекательнее, чем прежде. Конечно, он был великолепен тогда, но сейчас в нем появилось нечто таинственное. А вот под той башней лисья нора, и там выводок малышей. Я слышала, как они пищат. Через какое-то время от стен ничего не останется. Природа возьмет свое. Птицы совьют в развалинах гнезда, лисицы и барсуки устроят себе норы… Плющ затянет все зеленым ковром, повсюду вырастет папоротник.

– Наверное, – пробормотал я. – Баркер, сидеть!

Элли положила руку мне на плечо. Легкий свежий ветер разметал ее волосы, на щеках заиграл румянец. Какое-то время мы оба хранили молчание. Элли продолжала смотреть на деревья, которые только начали покрываться листвой, и солнечный свет без труда пробивался сквозь ветви. Вдали весело играли волны. Во всем чувствовалось дыхание приближающейся весны. И я ощущал ее присутствие и в глазах дочери; их нежность тронула мое сердце и в то же время причинила боль. Мы с ней составляли единое гармоничное целое, и она осознавала это. Элли вздохнула и отогнала мечтательную задумчивость.

– Хорошо, что мы никого здесь не встретили.

У меня создалось впечатление, что она произнесла эту фразу только для того, чтобы вернуть меня к действительности.